От знахаря до врача. История науки врачевания
Шрифт:
Парацельс родился в 1493 году в Швейцарии. То была эпоха великих реформаторов – Лютера в религии, Везалия в анатомии, Паре в хирургии и Парацельса в терапии. Большую часть своей жизни Парацельс провел в скитаниях по странам Европы, впитывая медицинские воззрения врачей, цирюльников, банщиков, палачей и знахарок для того, как он сам говорил, чтобы «понять чудеса природы». За время своих скитаний он стал великим знатоком медицины, социального дна и мистицизма.
Парацельс приобрел репутацию успешного и знающего врача-практика и в возрасте тридцати двух лет был назначен профессором медицины в Базельском университете. Первое, что он сделал, вступив в должность, – это сжег в лекционном зале труды Галена. Лекции студентам Парацельс читал по-немецки (вместо общепринятой латыни), что привлекало к нему студентов, но вызывало ярость у прочих профессоров и руководства университета. Еще больше раздражало их содержание лекций, которые в конце концов наскучили и студентам. Парацельс восхвалял себя как второго Гиппократа, ополчившись на принципы, господствовавшие в медицине
Через год после прибытия в Базель у Парацельса произошел конфликт с городскими властями, и его привлекли к суду. Грубо оскорбившему судей Парацельсу пришлось бежать из города, чтобы избежать последствий своей наглости. Парацельс возобновил свои странствия и в 1541 году был убит в пьяной драке в Зальцбурге.
АУРЕОЛУС ТЕОФРАСТ БОМБАСТ ФОН ГОГЕНГЕЙМ, БОЛЬШЕ ИЗВЕСТНЫЙ КАК ПАРАЦЕЛЬС
Парацельс был очень популярен среди простых людей, которых он лечил, но врачи того времени его просто ненавидели и поносили, как могли. Возможно, суждения простых людей были более верной оценкой его характера; Паре был любим солдатами, но подвергался оскорблениям со стороны ученых медиков Парижа. Возможно, что не все обвинения, выдвинутые против Парацельса, были обоснованными. Его обвиняли в пьянстве, но в XVI веке в Европе было много пьяниц. Например, Лютера не обвиняли в этом пороке, но характер его был не лучше, чем у Парацельса. Но одно обвинение против Парацельса не выдвигалось никогда – обвинение в распутстве. Враги, не имея возможности его в этом упрекнуть, распространили слух, что в детстве свинья отгрызла ему мошонку.
Медицинское учение Парацельса перегружено массой астрологического, мистического и алхимического вздора. Парацельсу случалось бывать на Востоке, и там, как и в других странах, он приобрел поверхностные познания в метафизике. Однако медицинские идеи Парацельса намного опережали его время. Ни в одном из тогдашних языков не было подходящих слов, и Парацельс, не имея возможности просто и ясно изложить свои мысли, был вынужден прибегать к туманному языку мистицизма. Одним из следствий явилось то, что мистицизм Парацельса стали рассматривать как вклад в теософию, и, вне связи с его важным вкладом в медицину, сочинения Парацельса стали одним из главных источников идеологии религиозных сект и таких тайных обществ, как розенкрейцеры. Но в действительности мистицизм был лишь оболочкой его трудов, ибо, невзирая на мистицизм, Парацельс не верил в одержимость демонами и в сверхъестественное происхождение болезней. В медицину Парацельс внес очень важный и положительный вклад. Он высмеивал абсурдность травяных микстур Галена, заменив их простыми и действенными лекарствами. Парацельс живо интересовался химией, которая в ту пору именовалась алхимией, и большую часть своих лекарственных средств он черпал из минеральных веществ. Среди них была и ртуть.
Парацельс был убежден, что для каждой болезни существует свое специфическое лекарство и его просто надо найти. Но, несмотря на свои декларации, Парацельсу в реальности удалось найти только одно специфическое лекарство, действенное в лечении определенной болезни. Таким лекарством стала ртуть в лечении сифилиса. Парацельс не только первым применил ртуть для лечения этой болезни, но описал ее стадии и отметил передачу его детям.
Сифилис был тогда для Европы новой незнакомой болезнью. Его появление пробило брешь в твердынях Галеновой фармацевтики. Гален был не знаком с сифилисом и не оставил описания лекарств для его лечения. В связи с этим многие врачи поначалу вообще отказывались лечить сифилис. Один врач из Менца писал в 1532 году: «Сначала несчастные, зараженные этим недугом, были изгнаны из общин, так как на них смотрели как на разлагающиеся трупы. Оставленные врачами (которые ни давали им советов, ни навещали их), они бежали в поля и леса и вели там жизнь диких зверей». Было испробовано множество трав, но ни одна из них не действовала на новую болезнь. В отличие от острых заболеваний, когда больной либо умирает, либо выздоравливает, сифилис прогрессирует медленно, поэтому неудачи в лечении сразу становились очевидными. Смолу гваякового дерева туземцы Гаити использовали как лекарство. Эту смолу завезли в Европу и стали широко и безуспешно применять для лечения сифилиса. Испробованы были также сарсапарель и сассафрас, но без видимого эффекта. Пока врачи пытались пользовать сифилис травами или вообще отказывались его лечить, бродячие лекари и цирюльники принялись лечить его ртутью. Успех заставил врачей тоже обратиться к этому средству. Эффективность ртути способствовала популярности идеи о лечении болезней минеральными веществами, выдвинутой Парацельсом.
Эти минеральные вещества были мощными ядами, и – за исключением лечения сифилиса – их применение не давало никаких
Парацельс применял сурьму под названием «стибиум», но позже (в английском языке) это название поменялось и стало общеупотребительным после публикации в 1604 году книги, озаглавленной The Triumphant Chariot of Antimony («Триумфальная колесница сурьмы»). Автором книги значился некий монах по имени Бэзил Валентайн, но едва ли такой человек вообще существовал, и книга, скорее всего, была написана алхимиком. Происхождение названия (английского) «антимоний» следующее. Автор утверждает, что якобы наблюдал, будто свиньи, поедая корм, содержавший сурьму, хорошо прибавляли в весе и нагуливали жир. Это наблюдение навело автора на мысль попробовать дать сурьму монахам, истощенным многодневными постами. Эксперимент был поставлен, но все монахи умерли. Название «стибиум» было заменено на «антимоний», то есть направленный против монахов.
Сначала сурьму очень широко использовали в медицинской практике, но в конце концов выяснилось, что это очень мощный и токсичный яд. Недовольство сурьмой раскололо врачей на два лагеря – одни все же считали сурьму лекарством, а другие – просто ядом. Особенно ожесточенным этот спор был в Париже, и врачам, возражавшим против применения сурьмы, очень помог своими сатирами Мольер. Великий драматург был недоволен врачами, ибо они ничего не могли поделать с его чахоткой, а отчасти из-за того, что он считал, что врачи убили его единственного сына сурьмой. Спор о сурьме был решен, когда король Людовик XIV заболел брюшным тифом. Король проболел две недели, после чего к нему пригласили какого-то врача, который обещал исцелить монарха. Королю дали дозу сурьмы, после чего Людовик выздоровел. Королевское выздоровление снова изменило отношение к сурьме, и ее продолжали применять в медицинской практике вплоть до XIX века.
Когда Наполеон был узником на острове Святой Елены, он страдал каким-то заболеванием желудка – раком или язвой, и его врач попробовал лечить бывшего императора виннокаменной сурьмой, растворенной в стакане лимонада. Наполеону стало очень плохо, и он перестал доверять своему врачу. В следующий раз, когда Наполеон закричал «О, мой желудок!» (Oh, mon pylore!) и прибежавший к нему врач принес стакан с сурьмой, Наполеон украдкой передал его своему слуге Монтолону. Тот выпил напиток и едва не умер. В течение последних нескольких месяцев своей жизни Наполеон отказывался от услуг лечившего его врача.
Возобновление использования сурьмы после выздоровления Людовика XIV от брюшного тифа красноречиво говорит о стиле мышления врачей того времени. Охарактеризовать это мышление можно так: король был болен. Он принял сурьму, и теперь он здоров. Следовательно, его исцелила сурьма. Рассуждения, касавшиеся методов лечения, следовали такой логике начиная с эпохи раннего христианства вплоть до XIX века. Только в XIX веке развитие науки, в частности химии и физики, начало оказывать влияние на медицину. Это влияние заставило врачей задавать такие приблизительно вопросы: «Поправился бы король Людовик XIV, если бы ему не дали сурьму?» Наука требует определенных доказательств, которые можно получить только методом, называемым в наши дни «контрольным наблюдением». Контролируемое наблюдение в медицине требует доказательства того, что излечение произошло именно от назначенного лекарства. С научной точки зрения один только факт выздоровления больного на фоне приема какого-либо препарата ничего не значит, так как улучшение могло иметь место и без лечения, а возможно, произошло и вопреки назначенному лечению. Доказательство, которого требует научная медицина, по сути, очень простое, но на практике это очень нелегкая задача. Для доказательства эффективности сурьмы при лечении брюшного тифа надо сделать одну очень простую вещь: назначить сурьму сотне больных брюшным тифом и зарегистрировать число выздоровевших; в качестве контрольной группы надо взять сто больных брюшным тифом, не назначать им сурьму и зарегистрировать число выздоровевших. Сравнение числа выздоровевших в обеих группах тотчас покажет нам, является ли назначение сурьмы эффективным, бесполезным или вредным.
Этот метод объективной оценки эффективности лекарств был введен в медицинскую практику только в XIX веке. После того как метод был одобрен и стал применяться на практике, из практики постепенно исчезли сотни бесполезных средств, которые веками использовались для лечения болезней. Осталось лишь очень немного средств, обладающих реальной эффективностью. Этот научный принцип отбора лекарственных средств представляется теперь самоочевидным. Но если читатель попытается честно ответить на вопрос о том, каковы его убеждения в политике, экономике, религии, этике и множестве других подобных сфер, в которых он довольно уверенно себя чувствует, и попытается понять, где то «контрольное» наблюдение, на котором зиждутся его убеждения, то он поймет, насколько узким является приложение научного метода к нашей жизни и к нашему мышлению. Это настолько верно, что даже самый ученый экономист может безнадежно путаться в медицинских вопросах, а врач – абсолютно бестолково вкладывать деньги.