Отцеубийца
Шрифт:
– Послал его князь наш батюшка Александр Ярославич с поручением важным в город какой-то далекий – в какой, про то не ведаю. А как проезжал он по дороге, конь-то его будто бы взбесился и скинул его прямо на камни острые. Весь переломался господин Феофан, но жив покудова, хотя и плох.
– А ты откуда про то знаешь? – обомлев, спросила Ксения.
– Вестовой к князю Александру был, от него-то и прознала я про беду, что с Феофаном приключилася.
– Отчего же решила ты ко мне бежать? – удивилась Ксения.
– Среди княжьих слуг много слухов ходит. Все знают, что ты зазноба Феофанова. Ну, а что я к тебе
– Отплачу, – помертвевшими губами пролепетала Ксения. Казалось, ей трудно держаться на ногах, глаза блуждали. – Погоди немного, я соберусь. Потом укажешь, куда ехать, хорошо? В долгу не останусь.
– Господи, да как же не порадеть-то! – воскликнула гостья, прижав ладонь к пышной груди. – Все сделаю для госпожи, только бы она обо мне не забыла.
Пелагея поняла, что корысть – единственная возможность скрыть страх, который заставлял дрожать ее руки и заливал краской щеки. Пусть эта брюхатая красотка думает, что Пелагеюшка от жадности так заходится!
Пелагея не чувствовала угрызений совести. Единственное, что мучало ее – страх, что она что-нибудь сделает не так, и возлюбленный отвернется от нее. Когда Ксения, пошатываясь, покинула горницу и пошла наверх одеваться, гостья с ненавистью посмотрела ей вслед.
Ишь, неженка! Мало того, что у богатых родителей росла, ни горюшка, ни заботы не знала, так еще и окрутила такого видного витязя, как Роман. И на что он польстился? Тощая ведь, как жердь, даже по беременной видно. То ли дело она, Пелагея – налитая, как румяное яблочко, пышная да рассыпчатая... И верная к тому же! Уж если кого полюбила, так это навеки. А этой, вишь ты, мало показалось одного – только муж в дверь, она другого на нагретое местечко пустила! Ну, да все к лучшему – теперь Роман избавится от нее на веки вечные, и женится на ней, Пелагее!
За такими раздумьями время прошло быстро. Ксения спустилась из верхней горницы с небольшим узелком в руках, за ней тащилась ее служанка, с узлом побольше.
– Едем, что ли? – нетерпеливо сказала Пелагея. – Э, нет, госпожа, служанку-то придется оставить! У меня в возке не найдется для нее места. Я уж сама тебе прислужу по дороге, можешь мне довериться.
В другое время умную Ксению, конечно, насторожил бы такой шаг, но теперь она совершенно потерялась от тревоги.
– Ну, коли так, то ступай, Марфа, – обратилась она к своей служанке. – Скажи ключнице, пусть приглядывает за хозяйством.
– Куда же ты, госпожа? – запричитала служанка.
Ксения посмотрела на нее невидящим взором.
– В монастырь, – уронила только.
Голос ее оборвался, и она, склонив голову, стала медленно спускаться по лестнице. Служанка остолбенела на месте, позабыв закрыть рот.
Возок действительно был крохотным – Ксения едва вместилась в него со своим огромным животом, едва втиснулась не худенькая Пелагея. Лошади переступили и, повинуясь понуканиям возницы, тронулись с места.
– Полегонечку, потихонечку, – приговаривала Пелагея, – Можно бы и поскорей, да госпожа при таком положеньи...
Ксения молчала, плотно сжав губы в узкую полосочку. Лицо ее было непроницаемо и ни в коей мере не выражало того урагана чувств, который бушевал в душе.
С того самого момента, как муж отшвырнул ее при прощании, поднял
Один удар сломал в ней хрупкий сосуд любви. Да и была ли она? Полно! Молодая девчонка обрадовалась, что стала большой, взрослой девушкой, что в нее влюбился такой видный парень. А любви-то и не было!
Будь Ксения воспитана по-другому, она бы даже не смела размышлять о своих чувствах к мужу. Но с детства она была окружена обожанием и преклонением, ничего для нее не жалели, и тут вдруг такое обращение! Жестокость мужа мгновенно оттолкнула от него сердце супруги. Сразу же припомнились все его прегрешения, бывшие и небывшие – и то, что не сказал никогда ни одного ласкового слова, никогда не приласкал, не советовался... А главное, что не обращал внимания на ребенка.
Чадолюбие – вот первое, что ей понравилось в Феофане. Он был уже в летах, семьей как-то не успел обзавестись, но страстно желал иметь детей. Маленькая Дашенька приводила его в молитвенный восторг – он мог часами возиться с ней, развлекая ее нехитрыми забавами, позже, когда она чуть подросла, беседовал с ней, рассказывал ей забавные сказки.
С умилением Ксения поглядывала на свое дитя, которое звонко хохотало над очередной прибауткой Феофана, и пришел день, когда она встретила взгляд, направленный на нее поверх золотой головки девочки – страстный, нежный, обожающий взгляд...
Мелодия любовной песни, услышанной ею, окрепла и стала ближе. Ксения впервые в жизни была по-настоящему счастлива. В короткую пору жениховства Романа ей так и не удалось ощутить со стороны будущего супруга этой обволакивающей нежности. Да и слишком быстро все случилось – Роман даже не пожелал убедиться в ответных чувствах невесты. Ему было все равно – любит ли она его, главное, чтоб принадлежала ему, и дело с концом! Уже гораздо позднее, повзрослев, поняла Ксения, что более всего на свете боялся Роман того, что останется один, а потому и жена ему нужна была паче всего для того, чтобы не чувствовать себя одиноким.
Феофан был не таков. Медленно, не торопясь, приручал он ее к себе, связывал незримыми золотыми ниточками две одинокие души. Страсть его горела ровным пламенем, которое не причиняло боли, не обжигало – только волны тепла согревали сердце. И даже тогда, когда Ксения оказалась целиком в его власти, растерянная, расслабленная – он не торопился овладеть ею, словно давал время прийти в себя, одуматься...
С того момента Роман перестал для них существовать. Никто не думал об обиженном муже, никто не вспоминал о нем. Ксения и теперь не могла понять – как зародилась ложь о его смерти? В чьих устах она впервые прозвучала? Да и не было это ложью, а просто высказанной надеждой, в которую неожиданно поверили все вокруг, начиная от самих любящихся и заканчивая последней служанкой.