Отцеубийца

Александрова Марина

Так и вышло, что сошлись у княжьего стола отец пропавшей женщины и возлюбленный ее. Александр, приняв Онцифера, выслушал его горячую, несвязную речь, покосился на Феофана, но выдавать его не стал – обещал помочь, выделить гридней, которые бы обскакали все окрестные монастыри, расспросили бы всех – не видал ли кто Ксении, не слыхивал ли что о ней?

Купец, благодаря и кланяясь, собрался уже уходить, но Феофан не вынес – пал ему в ноги. Удивился Онцифер, но хитрым своим умом понял сразу, кто стоит перед ним на коленях.

– Прости меня, отец, – глухо

сказал Феофан. – Моя в том вина... – и замолчал, не в силах свою вину назвать.

Да и нужды в том не было – сметлив был купец.

– Вот ты каков, молодец, – сказал печально, – что ж на баб кидаешься, аль девки перевелись? Завел бы себе голубку свободную, а так позор один вышел.

– Полюбилась она мне, – тихо сказал Феофан. – Сам видишь – в кусты не прячусь, готов ответ нести. Просил я у Романа отдать мне ладу, да не согласился он. А так – я готов... – и умолк, словно горло у него перехватило.

– Так, так... – покивал головой Онцифер. – Вижу я – честный ты человек. Ошибся, что ж... Будем вместе искать доченьку мою. А коль найдем живой – помогу тебе, так и быть.

И Феофан заплакал – впервые в своей многотрудной жизни...

ГЛАВА 22

Пробуждение было тягостным. В голове гулко ухали незримые молоты, страшно было и подумать о том, чтобы поднять веки. Но прохладные ладони, похлопывающие по щекам, и тихий, но настойчивый голос звали к жизни. Ксения открыла глаза, и первое, что она увидела – темный, бревенчатый свод над головой.

– Вот и очнулась, – тихо сказал все тот же голос из забытья.

Над убогим ложем молодой женщины стояла монахиня и качала головой.

– Испить хочешь? – тихо спросила она.

Только теперь Ксения почувствовала, как пересохло горло, потрескались от нестерпимой жажды губы. И вот – кубок у рта, холодная – аж зубы заломило – вода...

– Где я? – смогла, наконец, вымолвить.

– В обители, где ж еще, – был ответ.

Ксения напрягла память. В какой еще обители? И монахиня, видя раздумья своей подопечной, пришла ей на помощь.

– Аль не помнишь? Привез тебя братец.

– Братец... – повторила Ксения и вздрогнула. – Да какой такой братец? У меня его сроду не было!

Монахиня отступила от ложа, с ужасом глядя на женщину.

– Да Бог с тобой! И то, верно молвили, что ты бесноватая! Ты крест святой сотвори, авось отступится от тебя нечистый!

– Я бесноватая? – возмутилась было Ксения, но тут припомнила все, и замолчала. Вероломство мужа поразило ее до немоты. Значит, решил он таким способом избавиться от нее, заключить в монастырь, разлучить с любимым, да еще и оболгал?

Хитер он, да Ксения тоже не в лесу родилась. Решила повести себя по-умному. Откинулась на изголовье, словно обессилев, сотворила крестное знамение и кротко обратилась к напуганной монахине.

– Прости меня, сестрица – и верно, больна я, память мне отбило. Не расскажешь ли ты мне, как я сюда попала?

– Да как же, расскажу. Привез тебя братец, поведал нам о жизни твоей и о прегрешении

твоем. Сказал, что порой ты из ума выходишь, чтобы тогда тебя не слушать и о тебе печься. Заплатил за тебя деньги немалые и просил держать в монастыре, покуда не придет тебе срок... – монахиня залилась краской.

– Опростаться, – подсказала Ксения. – А потом что?

– Потом постричь тебя в монахини, дабы могла ты трудом да молитвами искупить грех свой...

У Ксении и разум помутился. Теперь она и вправду бесноватой себя почуяла – хотелось колотиться головой о стену, плакать, кричать... Но взяла себя в руки.

– Вот оно что... А грех-то какой?

Монахиня не поняла, и Ксения объяснила:

– Что ж я такого содеяла, что меня в монастырь навечно упечь хотят?

– Ах, Господи! – всплеснула руками монахиня. – Всю память ты растеряла, да так оно, может, и лучше. Брат твой все матушке настоятельнице рассказал, как на духу – что, мол, когда вселяется в тебя бес – предаешься ты греху блуда без разбора и памяти. И удержать тебя никто не может, хоть на сто замков запирай – такую силу бес забрал. А после и не помнишь ничего... Теперь вижу – правда это.

Ксения всхлипнула.

– А ты не плачь, не плачь, сестрица! С Божьей помощью не дадим мы душеньке твоей пропасть. Не заберется бес за наши стены – мы к Господу угодливы, плоть не балуем. Как станешь сестрицей нашей – враз очистишься. У нас устав стро-гий!

Ксения глядела перед собой пустыми глазами. Невозможно было поверить в услышанное.

– А дитя мое как же? – вскрикнула она, прижимая руки к животу.

– А дитя братец твой заберет... – начала монахиня и вдруг смолкла, прислушиваясь. – Матушка настоятельница идет! – шепнула испуганно и отшатнулась от ложа к столу.

Действительно, дверь открылась, и вошла немолодая женщина со строгим, как из темного дерева высеченным ликом.

– Что за шум? – спросила строго. – Тебе, сестра Софья, велено было привести послушницу в чувство, но не говорить с ней.

– Да я только... – попыталась было оправдаться сестра, но матушка только рукой махнула.

– Ступай, болтушка, оставь нас наедине.

Софья, испуганно озираясь, выскочила из комнаты, а настоятельница присела на край ложа.

– Меня зовут матушка Варвара, я настоятельница сей святой обители, – сказала она, пристально взглянув на несчастную пленницу. – Почему ты дрожишь? У тебя болит что-нибудь?

– Нет, – прошептала Ксения.

– Значит, ты трепещешь от сокрушения в своих грехах? – продолжала допытываться матушка Варвара.

Но этот вопрос Ксения оставила без ответа. Она, наконец, поняла – это не страшный сон, это самая настоящая ловушка, в которую она попала по своей бабьей глупости. Но чтобы не захлопнулись двери клетки, надо вести себя очень осторожно. Если ее здесь считают бесноватой – надо вести себя тихо-мирно, чтобы убедить монахинь – она полностью смирилась со своей участью и согласна принять постриг. Поэтому, победив бушующую в душе ярость, Ксения только печально кивнула.