Отчий дом
Шрифт:
Петр Николаевич прямо от Кованько пошел на почтамт и написал письмо в Нижний Новгород.
«Мама! Наденька! Мечта моя близка к осуществлению. Я назначен в офицерскую воздухоплавательную школу. В моменты неудач, когда, казалось, все рухнуло, я не предавался унынию и отчаянию. Напротив, какая-то особенная энергия рождалась в душе и каждая постигшая меня неудача всегда давала мне новые силы… Я готов отдать жизнь ради скорейшего достижения заветной мечты. Можете поверить, что
Милые! Целую вас крепко и много, много раз, а Маргариточку и того больше!.. Наденька, родная моя, скоро ли ты принесешь нам Илью Муромца?..»
После трехмесячного теоретического курса начались полеты на воздушном шаре. Сначала Петр Николаевич летал с инструктором, а потом один. Он учился находить теплые мощные потоки воздуха, поднимавшие шар все выше и выше. В такие минуты воздушный шар напоминал Петру Николаевичу планер.
«Эх, Петра Петровича бы сюда! Поглядел бы он, как я тут с ветром и с тучами воюю…
Гордо реет буревестник, черной молнии подобный…»Петр Николаевич усмехнулся: «Далеко мне до буревестника!..»
Свободный полет на воздушном шаре был, конечно, интересней, чем неподвижное «торчанье в небе» на привязном аэростате. Но все-таки известная скованность была и здесь. Приходилось долго искать благоприятные воздушные потоки, надоедала изнурительная и часто безуспешная возня с балластом.
«На аэроплан бы мне пересесть… К нему и только к нему душа лежит».
И грезилось Петру Николаевичу: вот он подходит к самолету, садится за управление. Солдаты держат крылья. Он заводит мотор, солдаты разбегаются и машина уносит его в небо. Дыбятся сопки, на вывернутую мехом наружу романовскую шубу походит лесистый Русский остров, голубым полукругом врезалась в сушу бухта Золотой Рог, точно глядит город в окошко на седые от вечной дымки просторы Тихого океана.
«Это будет, — шепчет Петр Николаевич. — Будет! Я окончу школу летчиков и вернусь на Дальний Восток. Там все иное — и небо, и земля, и море…»
Воздушный шар набирал высоту. Его относило на Север. Балтийское море светлой сталью отливало на горизонте. «Не дай бог, унесет в море!..» — подумал Петр Николаевич. Он вспомнил недавний трагический случай. Инструктор с курсантом поднялись на воздушном шаре и не вернулись. Моряки сообщили, что шар понесло в открытое море. Начались поиски. Отрядили для спасения воздухоплавателей военный корабль.
Только на вторые сутки моряки увидали часть оболочки воздушного шара, белевшую среди волн. Корабль подошел к остаткам оболочки, но людей под ней не было. Их поглотило море…
Мысль снова и снова возвращалась к Наденьке. Когда она родила Маргаритку, врачи обнаружили, что по счастливой случайности все обошлось благополучно. «В следующий раз роды
Петр Николаевич побледнел и, глядя на знаменитого врача с надеждой, смешанной со страхом, спросил:
— Неужели ее не сумеете спасти даже вы… если… если…
Профессор польщенно хохотнул:
— Да, да, даже я!.. Запомните, господин муж: спасти ее сможете только вы. И погубить можете. Понятно? Счастье не любит повторяться при одинаковых обстоятельствах!
Этот разговор Петр Николаевич вспоминал потом не раз, вспоминал с мучительным стыдом, болью и отвращением к самому себе: Наденька ждала второго ребенка. Петр Николаевич не смел взглянуть ей в глаза, был подавлен и мрачен. И удивительно: Наденька успокаивала его. Смерть грозила ей, а она удерживала его от отчаяния и говорила с ласковой грустью:
— Не тревожься, Петрусь. До этого еще далеко — целых три месяца!
Ни одной жалобы, ни одного стона не услышал от нее Петр Николаевич. Его потрясла неожиданная, ни с чем не соизмеримая сила духа Наденьки, это ее внешне спокойное самопожертвование, это скромное, тихое и величайшее бесстрашие ее.
Однажды он проснулся среди ночи: Наденька плакала. Подушка ее была мокрой от слез. У него сжалось сердце, и он не смог произнести ни единого слова утешения. С тех пор по ночам Петр Николаевич часто просыпался. Прислушивался к дыханию Наденьки, вздрагивал от нелепых и страшных видений, приходивших в полудреме, терзал свою совесть укорами…
Теперь в Петербурге ему было еще тяжелей. Как решился он оставить Наденьку в Нижнем Новгороде и в такие месяцы, которые могут стать роковыми? Пусть унесла его на своих крыльях мечта о полетах. Пусть пришел к нему успех после долгих неудач. Пусть Маргарита Викторовна всегда рядом с Надей. Все равно нет оправдания его поступку. Он вспомнил, что Наденька не одобряла его новой поездки, но потом, в день отъезда, пожелала ему успеха, и было в ее глазах только это желание, только о нем думала она, забывая о себе.
«Святая! Святая моя!» — шептал он дрожащими губами. Слезы бежали по щекам…
Каждый день он писал письма и каждый день приходило письмо от матери и Наденьки.
Земля уходила быстро и плавно. Дома, деревья, мосты становились крохотными, игрушечными. Новые и новые дали открывались взору. Казалось, небо отступало, приподымая голубую завесу. Глядя на эту неохватную глазом ширь, на безбрежный голубой океан, куда уносил его воздушный шар, Петр Николаевич испытывал чувство какой-то бурной, неудержимой радости. Сердцу становилось легко и свободно. Забывались горести. А их снова было немало.