Отчизны внемлем призыванье...
Шрифт:
Как видим, позиция Муравьева-Апостола в крестьянском вопросе в годы революционной ситуации и после нее не дает основания для двух мнений. А крестьянский вопрос — пробный камень в оценке общих политических взглядов…
В начале 1858 года, прочитав в газетах речь нижегородского губернатора Александра Муравьева, Апостол спешит сообщить Ивану Пущину, что рад за старого служаку, что прежние свободолюбивые идеалы «не вовсе отжили в нем» [249] .
Его раздражает позиция официозных правительственных историков и, в частности, барона Корфа, написавшего раболепное «Восшествие на престол императора Николая I», где верноподданный барон говорит об отсутствии исторических корней в России для восстания 14 декабря. Подобное утверждение Муравьеву-Апостолу кажется намеренно лживым, беззастенчивая фальшь вызывает сердитые отповеди.
249
Декабристы. Летописи Государственного литературного музея. М., изд. Государственного
«Исторические события совершаются потому, что они должны неизбежно совершиться. Правительство, кажется, более всех было прикосновенно к событиям 14 декабря» [250] .
В письме от 29 августа 1857 года к Пущину Матвей Иванович высказывается относительно книги Корфа с предельной откровенностью: «Не знаю, чему больше удивляться: глупости или подлости. Во всяком случае, надо иметь медный лоб, чтобы явиться со своими восторженными возгласами (по поводу царствования Николая I. — Н. Р.), когда история поспешила произнесть свой приговор. Факты тут» [251] .
250
Декабристы. Летописи Государственного литературного музея. М, изд. Государственного литературного музея, 1938, т. 3, кн. 3, стр. 221.
251
Там же, стр. 216–217.
Но Муравьев не довольствуется резким неприятием книги и ее идеи. Он пророчит ей печальную судьбу, намекая, что она станет объектом беспощадной критики Вольной герцековской печати: «Все это, наверно, будет разобрано в своем месте, нет сомнения. Охота же себя добровольно привязывать к позорному столбу на посмеяние людей» [252] .
Матвей Иванович с неослабным вниманием и братским участием следит за жизнью, деятельностью своих бывших товарищей по тайному обществу и соузников. Он радушно принимает их у себя. Выезжает в Москву и там встречается с друзьями. 19 июля 1859 года он сообщает Е. И. Якушкину: «Наталья Дмитриевна (Фонвизина-Пущина. — Н. Р.), Николай Иванович Тургенев, Гаврило Степанович (Батеньков. — Н. Р.) были у нас… Тургенев приехал из Парижа… Гаврило Степанович заехал к нам на 24 часа на возвратном пути из Петербурга» [253] .
252
Там же, стр. 217.
253
ЦГАОР, ф. 279, оп. 1, ед. хр. 603.
4 октября 1859 года тому же адресату: «Петру Николаевичу (Свистунову. — Н. Р.) было разрешено явиться в Петербург от Калужского Комитета. Теперь Ланской (министр внутренних дел. — Н. Р.) пишет Арцимовичу (калужскому губернатору. — Н. Р.), чтоб он вновь похлопотал о разрешении Свистунову ехать в Петербург» [254] .
Муравьев-Апостол обменивается с Пущиным самыми острейшими политическими новостями. В том же фонде Якушкиных в ЦГАОР мы нашли взволнованное письмо Пущину без даты: «Не знаю, верите ли Вы слухам о тайных обществах в России. Кажется, только новые жертвы, если и справедливы слухи. Оболенский тоже пишет, как слышанное от других» [255] .
254
Там же.
255
Там же, ед. хр. 232, л. 128.
Когда Е. И. Якушкин счел возможным подготовить для напечатания стихи и письма К. Ф. Рылеева, именно Муравьева-Апостола он просил найти дочь повешенного поэта и связаться с ней. Муравьев усердно, но безуспешно пытается выполнить поручение и пишет Якушкину 28 ноября 1869 года из Москвы: «Адрес дочери нашего (выделено мною. — Н. Р.) Кондратия Федоровича здесь никто не знает» [256] .
Во время пребывания Матвея Ивановича в Твери его навестил наместник Кавказа генерал Николай Николаевич Муравьев-Карский, друг молодости декабриста, потом отошедший от движения. В тетради петрашевца Ф. Г. Толля, близкого к Муравьеву-Апостолу, в связи с этим есть знаменательная запись: «…Он (Муравьев-Карский. — Н. Р.) был очень любезен и сказал, что время их прекрасных общих мечтаний всегда дорого его сердцу. „Поздравляю тебя не за себя, а за тебя самого“, — сказал Матвей Иванович» [257] .
256
Там же, ед. хр. 603.
257
РО ГБЛ, ф. 20, картон 12, ед. хр. 32.
Муравьев-Апостол оставил
258
Декабристы на поселении. Из архива Якушкиных. М., изд. Сабашниковых, 1926, стр. 134–135.
259
«Голос минувшего», 1914, № 1, стр. 133.
260
Там же.
И, наконец, хочется привести отрывок из письма М. И. Муравьева-Апостола, написанного за восемь лет до смерти — 6 марта 1878 года — своей воспитаннице Августе Павловне Сазанович.
«Граф Лев Николаевич Толстой — автор романов „Война и мир“ и „Анна Каренина“ — с последним своим приездом в Москву… навестил меня два раза… Л. Н. пишет роман, в котором декабристы явятся на сцену. Придется ему разрешить весьма трудную задачу. Нет возможности не упомянуть о последних годах царствования Александра I, иначе не поймут причину, почему явились в России мы, грешные декабристы. Сообщил entre nous Л. Н., что по случаю болезни своего брата М. А. Фонвизину было разрешено возвратиться в Россию в 1854 году. М/ихаил/ А/лександрович/ заезжал в Ялуторовск, чтобы проститься с образцового колонией, так называлась Ялуторовская колония нашими товарищами. Когда наступил час расставания, М. А нас всех дружески обнял. Ивану Дмитриевичу (Якушкину. — Н. Р.) поклонился в ноги за то, что он принял его в наш Т/айный/ Союз./. После долголетней ссылки, особенно отягченной, поступок М. А., человек он был положительный, дает понятие о Т/айном/ С/оюзе/» [261] .
261
ОПИ ГИМ, ф. 249, ед. хр. 2.
И как же после строк, написанных рукою самого Апостола и близких к нему людей, обидно читать некролог о Матвее Ивановиче в «Русском архиве», которым вольно или невольно издатель искажал честное имя усопшего декабриста. «Когда по возвращении в Россию Матвей Иванович поселился в Твери, тогда местные либералы также титуловали его мучеником и выражали сочувствие, что 14-е декабря не имело успеха. Они очень удивились и даже разочаровались насчет его, когда Матвей Иванович сказал им, что они никогда не считали себя мучениками, а покорялись законам своей земли; что правительство обязано блюсти государство; что он всегда благодарил бога за неудачу 14-го декабря; что это было не Русское явление, что мы жестоко ошибались, что конституция вообще не составляла счастия народов, а для России в особенности не пригодна» [262] . Как удалось установить, автором некролога являлась Сазанович.
262
«Русский архив». 1886, № 5, стр. 144.
Вообще в создании версии о декабристе эта дама сыграла неприглядную роль. Неблаговидны были ее поступки и по отношению к соузникам Матвея Ивановича (она, например, рассорила последнего с декабристом П. Н. Свистуновым).
Сазанович унаследовала все недвижимое имущество бездетного старика и, в частности, его огромный личный архив, представлявший ценнейшее собрание документов деятелей 1825 года, и распродавала этот архив по частям, заботясь более всего о сумме вознаграждения.
Матвей Иванович дожил до 93-летнего возраста. Увы, над всеми живыми людьми властны законы времени. В последние годы у него ослабла память, он впал в детство. Именно тогда Муравьев пытался писать семейную хронику, где, вспоминая о себе ребенке, рассказывал: «Мальчик в то время был яростным роялистом. Когда отец играл Марсельезу за фортепьяно, мальчик плакал, топал ногами, убегал из комнаты» [263] . Разве лишь эти записки можно почесть свидетельством «поправения»? Но подобные основания выглядят по меньшей мере несерьезно.
263
ОПИ ГИМ, ф. 282, ед. хр. 290.
Впрочем, был на закате жизни Муравьева-Апостола еще один прискорбный факт. Во время коронации в Москве Александра III царя приветствовало московское дворянство. Увидев на груди парализованного глубокого старика Георгиевский крест, император милостиво остановился и стал расспрашивать: кто он и за что получил Георгия? Александр приятно удивился, узнав, что перед ним герой 1812 года и крест получен за сражение при Кульме. Растроганный демагогическим вниманием, старец не выдержал, заплакал, упал на колени и поцеловал руку императора.