Отчизны внемлем призыванье...
Шрифт:
А в 1825 году «приехал фельдъегерь в 7 часов утра из Санкт-Петербурга, взял его в свою кибитку, чтобы отвезти в столицу, не дав ему возможности проститься с женой. Он был заперт в одну из башен Петербургской крепости, почти лишенную воздуха. Здесь он провел 8 месяцев…
Его испуганная жена, которая не знала, где он, догадывалась о его судьбе. Она тут же поехала в Петербург и разделила тяжкую долю общего несчастья…
Жена Муравьева рассказывала мне, как она впервые увидела его, прежде такого молодого, полного сил, цветущего, живого, теперь бледного, слабого, со впалыми щеками, в ветхом платье. Он стоял перед ней и жалость к жене светилась в его взгляде. И как тяжело ей было скрыть впечатление от его вида, чтоб не оглушить
40
РО ГБЛ, ф. 233, картон 36, ед. хр. 39.
После приговора, «когда он был уже за Уралом, он предвидел свою гражданскую смерть; его жена могла возвратиться обратно, когда она захочет… Но не так поступили на этот раз русские дамы… Она добилась разрешения от царя следовать за мужем… Ее примеру последовали жены осужденных из знатнейших русских фамилий» [41] .
О Сибири Ханштевен рассказывал так: «Вблизи Иркутска Муравьев был остановлен курьером, который объявил ему вид на жительство около города и не разрешил остаться в жилом доме, чтобы переночевать.
41
Там же.
Это было лютой сибирской зимой, сани застревали в снегу, и они должны были встать из саней и итти пешком по берегу Лены. Измученная фрау Муравьева держала на руках маленькую дочь…
Все письма, которые он писал или получал, вскрывались в Иркутске и прочитывались» [42] .
Профессор Ханштевен, сделав Муравьева героем воспоминаний, не преминул определить значение декабристов в истории Сибири: «Здесь благодаря им распространилась высокая русская культура; появились большие библиотеки, увлечение музыкой и все, что необходимо для нужд образованного общества» [43] .
42
Там же.
43
Там же.
Пожалуй, это был первый в истории русской и зарубежной печати серьезный рассказ при жизни императора Николая о подвиге декабристов и их страданиях. Газету Allgemeine Zeitung читали и русские. Мы нашли вырезку из нее (о встрече норвежца с Александром Муравьевым) в архиве С. Д. Полторацкого, известного библиографа и библиофила, знакомца Пушкина. Его личный архивный фонд находится в Отделе рукописей Библиотеки имени В. И. Ленина.
Итак, первый декабрист Александр Николаевич Муравьев — фигура, приковавшая внимание Короленко, Белинского, известного норвежского физика. Проследим же шаг за шагом его биографию, послушаем его самого.
Отец декабриста — генерал-майор Николай Николаевич Муравьев (1766–1840) происходил из старого дворянского рода. Женат он был на А. М. Мордвиновой. Имел небольшое имение в Лужском уезде близ Петербурга. С крестьянами обходился гуманно, заводил школы для крепостных и пугал нововведениями окрестных помещиков-ретроградов.
Николай Николаевич был человеком образованным, недюжинного ума и редких способностей. Он учился в Страсбургской академии вместе с сыновьями «Пиковой дамы» — юными князьями Голицыными. Один из них — Дмитрий Владимирович стал потом московским генерал-губернатором и оставался в течение всей своей жизни близким другом Н. Н. Муравьева.
В молодости Муравьев служил во флоте и даже командовал Золотой яхтой императрицы Екатерины II.
Муравьев участвовал и в создании Московского общества сельского хозяйства, Земледельческой школы в Москве; он печатал и переводил множество агрономических сочинений.
Некрасовский «Современник», обозревая деятельность Муравьева через 12 лет после его смерти, писал: «Он был замечательным примером того, какую общественную пользу могут принести бескорыстные, просвещенные труды частного человека, ограниченного собственными своими средствами» [44] .
Николай I, испытывавший инстинктивную ненависть к таланту и культуре, чуждался беспокойного старика, недолюбливал Муравьева, ибо, как свидетельствует одна из родственниц генерал-майора в семейных хрониках, напечатанных в начале нынешнего века в журнале «Исторический вестник», «он у себя в имении устроил не только школу грамотности для своих крепостных, но обучал их ремеслам и всячески старался облегчить жизнь» [45] .
44
«Современник», 1852, № 5, отд. II, стр. 1.
45
«Исторический вестник», 1916, № 11, стр. 407.
У Муравьева было пять сыновей и одна дочь. Четыре его сына оказались, каждый по-своему, людьми выдающимися.
Старший — Александр Николаевич (1792–1863) — первый декабрист.
Второй сын — Николай Николаевич Муравьев-Карский (1794–1866) — знаменитый полководец, покоритель Карса и Эрзерума.
Третий — Михаил Николаевич Муравьев-Виленский (1796–1866) — министр государственных имуществ, польский наместник, задушивший восстание 1863 года и с гордостью заявлявший о себе: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают». Этот Муравьев отличался тонким умением «ставить паруса по ветру».
Четвертый сын — Андрей Николаевич Муравьев (1806–1874) — известный в свое время духовный писатель, друг московского митрополита Филарета, ханжа, лицемер и мракобес, герой пушкинской эпиграммы и в свою очередь автор эпиграммы на Пушкина.
Итак, дети генерал-майора не повторяли отца и один другого; каждый из названных сыновей — личность оригинальная и в своем роде талантливая.
Старшего Александра младшие рационалисты считали мечтателем. Жизнь этого мечтателя и является предметом нашего разговора.
На закате жизни московский сенатор Александр Муравьев, отставленный от губернаторства в Нижнем Новгороде, писал воспоминания. Они не предназначались для печати, а были адресованы далекому потомству. Отрывки рукописи, переписанные второй женой Муравьева, сохраняются в фамильном архиве князей Шаховских в Отделе рукописей Библиотеки имени В. И. Ленина. Воспоминания увидели свет в 1955 году, спустя почти сто лет после кончины автора.
Предвоенный александровский Петербург, факты и герои знаменитых баталий, заграничные походы, социальные мечтания и личная жизнь — вот сюжеты муравьевских записок.