Отчизны внемлем призыванье...
Шрифт:
Еще в пароходстве Дюма узнал, что краем правит бывший бунтовщик Александр Муравьев, который, как сообщил начальник пароходства, приготовил писателю интересный сюрприз. Дюма поспешил в губернаторский дворец, тем паче, что предпочитал частные дома вельмож, их общество и прием комфорту местных гостиниц.
«Ровно в 10 часов мы были во дворце губернатора… — читаем мы в путевых записках „высокого курчавого человека“, как называли Дюма в России. — Генерала Муравьева мы застали в обществе m-lle Голинской, его племянницы, княгини Шаховской и нескольких друзей дома, между прочим Карамзина, сына историка. Не успел я занять место, думая о сюрпризе, который, судя по приему, оказанному мне Муравьевым, не мог быть неприятным, как дверь отворилась, и лакей доложил: „Граф и графиня Анненковы“. Эти два имени заставили меня вздрогнуть, вызвав во мне какое-то смутное воспоминание. Я встал. Генерал взял меня под руку и подвел к новоприбывшим. „Александр Дюма!“ — обратился он к ним.
95
Александр Дюма. Учитель фехтования. Роман из времен декабристов. Горький, 1957, стр. 200.
«В Нижнем мы провели три дня. Из этих трех дней мы провели два вечера и обеденное время у генерала Муравьева» [96] , - рассказывал далее беллетрист.
Кстати, в Париж из Нижнего Новгорода Дюма привез не только приятные воспоминания. В подарок от генерал-губернатора А. Н. Муравьева он получил и повесть декабриста А. А. Бестужева-Марлинского, погибшего на Кавказе, — «Фрегат „Надежда“». В том же году в журнале «Монте-Кристо» повесть в переводе частями стала появляться под именем… Дюма. Правда, опубликовав в том же журнале прозу Пушкина — «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», создатель «Трех мушкетеров» не посмел с творением великого гения обойтись столь же бесцеремонно. Под повестями он поставил подпись: «Пушкин. Перевод Александра Дюма».
96
Там же.
Впрочем, мы несколько удалились от основной темы. Вернемся же к ней.
Заигрывания и ужимки властей с подданными подходили к логическому концу, на пороге были аресты Чернышевского и Серно-Соловьевича, разгром студенческого движения, наступление на печать..
Муравьев явно мешал.
Стремоухов, вдохновленный советами и поддержкой, катит из Петербурга в Москву и немедля отправляется в «Александрию» — московский Нескучный сад, где в то время находилась летняя резиденция императрицы.
«Не помню, — писал он, — в каких именно словах я доложил государю об отношении Муравьева к делам по уклонению крестьян от исполнения повинностей, не скрывая и осуждаемого вообще, одностороннего направления его действий, опасения возможности осложнения в дальнейшем ходе дела по исполнению реформы» [97] .
Жалобщик был не один. Нижегородские помещики проявили завидное единение. «Находившиеся в то время в Москве нижегородские дворяне, из которых некоторые были поставлены в крайне стесненное положение неполучением следующих им оброков из своих имений… просили меня представить их министру для личного изложения ему своих жалоб» [98] .
97
«Русская старина», 1901, № 5, стр. 360.
98
Там же.
Колесо завертелось с надежной скоростью. «Дня через три после этого, — рассказывает далее Стремоухов, — я выехал обратно в Нижний. На полпути я встретился с Муравьевым, мчавшимся в Москву, вероятно, по вызову» [99] .
Муравьева отставили более деликатно, нежели это делалось при Николае. Ему дали орден под занавес и назначили сенатором в Московском департаменте. Но теперь уже его личная инициатива оказалась парализованной. Оставалось лишь писать мемуары и ждать смерти…
99
«Русская старина», 1901, № 5, стр. 360.
Газета «Московские ведомости» решилась дать следующие сообщения относительно отставки Муравьева: «Весть… мгновенно облетев весь город, быстро понеслась во все концы Нижегородской губернии; все честные и преданные искренно добру и правде люди с грустью и сожалением приняли эту новость, только одно своекорыстие да взятка радостно встрепенулись от нея, подняв с улыбкой надежды и упования свои истощенные долгим постом лица» [100] .
В Нижнем был устроен традиционный прощальный обед, и местная аристократия была шокирована его «всесословностью». Отбывающий в Москву правитель края пригласил на прием восемь бывших крепостных — волостных старшин и крестьян.
100
Там
Автор уже приводимой нами статьи в «Московских ведомостях» так оценивал это событие: «Обед этот первый в. Нижегородской губернии, да едва ли не в целой России. В первый раз еще, только на этом обеде, крестьянин, после своего двухвекового рабства, был принят de facto в среде прочих сословий, как брат, как равный… крестьянин в первый раз видел и чувствовал, что нет больше ни рабов, ни господ, но есть люди» [101] .
Однако остановим восторженные возгласы газетного обозревателя: ведь общественный и государственный деятель, боровшийся за «людей», старик Муравьев выталкивался из губернии…
101
Там же, стр. 86–87.
30 января 1863 года Матвей Иванович Муравьев-Апостол, дальний родственник Александра Муравьева, 30 лет отбывавший ссылку в Сибири, пишет Н. М. Щепкину: «Времена настали такие, что мы, людишки опальные, имеем прямой обязанностью соблюдать большую осторожность в наших сношениях с другими. Когда Александр Николаевич (Муравьев. — Н. Р.) возвратился из Петербурга, я был в Москве, имел большое желание его видеть, но когда пришло на мысль, что мое посещение могло навлечь, какие-нибудь подозрения, я тогда отказался от удовольствия пожать его руку» [102] .
102
ОПИ ГИМ, ф. 276, ед. хр. 55.
Подобным образом складывались обстоятельства. Так заканчивался жизненный путь первого декабриста.
Александр Николаевич Муравьев умер в конце 1863 года в Москве, похоронен он на кладбище московского Новодевичьего монастыря. Его архив сохранили близкие, а память о нем — все, кто его видел, знавал, с ним беседовал. В. Г. Короленко, поселившемуся в Нижнем Новгороде в 80-х годах прошлого века, много и многое рассказывали и читали о старом мечтателе и заговорщике. Умерший более 20 лет назад, он еще беспокоил, бередил, удивлял, тревожил. И, отвечая на вопрос о причинах муравьевской легенды, Короленко писал: «В его лице, в тревожное время, перед испуганными взглядами явился настоящий представитель того духа (курсив мой. — Н. Р.), который с самого начала столетия призывал, предчувствовал, втайне творил (курсив мой. — Н. Р.) реформу и, наконец, накликал ее. Старый крамольник, мечтавший „о вольности“ еще в „Союзе благоденствия“ в молодые годы, пронес эту мечту через крепостные казематы, через ссылку, через иркутское городничество, через тобольские и вятские губернские правления и, наконец, на склоне дней стал опять лицом к лицу с этой „преступной“ мечтой своей юности» [103] .
103
«Русское богатство», 1911, № 2, стр. 117.
«Декабрист по судьбе»
Еще я мощен и творящих
Храню в себе зачатки сил.
Свободных, умных, яснозрящих.
18 марта 1826 года в следственную комиссию по делу декабристов поступило заявление Гавриила Степановича Батенькова: «Тайное общество наше отнюдь не было крамольным, но политическим. Оно, выключая разве немногих, состояло из людей, коими Россия всегда будет гордиться. Ежели только возможно, я имею полное право разделять с членами его все, не выключая ничего… Цель покушения не была ничтожна, ибо она клонилась к тому, чтоб, ежели не оспаривать, то, по крайней мере, привести в борение права народа и права самодержавия; ежели не иметь успеха, то, по крайней мере, оставить историческое воспоминание. Никто из членов не имел своекорыстных видов. Покушение 14 декабря не мятеж… но первый в России опыт революции политической, опыт почтенный в бытописаниях и в глазах других просвещенных народов. Чем менее была горсть людей, его предпринявших, тем славнее для них, ибо, хотя по несоразмерности сил и по недостатку лиц, готовых для подобных дел, глас свободы раздавался не долее нескольких часов, но и то приятно, что он раздавался» [104] .
104
Н. А. Рабкина. Но их дело не пропало. — «Наука и жизнь», 1964, № 9, стр. 41.