Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT
Шрифт:
51.
Очнувшись от короткого, до болезненности беспокойного сна, Димыч нашел свое самочувствие до отвращения безобразным. Перетянутая кое-как носовым платком раненая рука совсем занемела. Все тело ныло, точно одна огромная, свежая ссадина. На общем фоне выделялась еще боль в суставах. Такая, словно вчера весь день разгружал вагоны (эта работка была знакома Димычу по стройотряду). За окном сияло солнце. Было тихо; лишь Игорь, спавший рядом, на нечистом линолеумном полу, слегка постанывал во сне. Давеча их, связанных, бросили в грузовичок-фургон и довольно долго возили по каким-то кочкам да буеракам - наверное, путали следы. Хотя - без толку: едва очухавшись вот в этой комнате, Димыч сразу узнал университетские высотные общежития, что в Темяшкине, совсем неподалеку от Гостилицкого шоссе. Поди спутай с чем-нибудь такую планировку! Вид из окна с небрежно - прогалинки для обзору все же остались замазанным белой нитроэмалью стеклом только подтверждал его правоту. Под содержание пленников отвели целый "блок" из двух комнаток, коридорчика и сортира с душем. Мебели не было никакой, однако дверь в блоке была не казенной - солидная стальная конструкция, и вся дверная коробка заменена. Хрен из гранатомета прошибешь, не то, чтоб вынести голыми руками... Окно, впрочем, не было никак защищено, но - что с него толку, четырнадцатый этаж. Последний...
Накануне они с Игорем, пока были еще силы, обдумывали варианты с выкидыванием из окна записки, либо - разбить стекло и позвать на помощь. Но писать было не на чем и нечем, а при первой же попытке подойти к окну из "двойки" явилось все то же подобие Володьки Бабакова. Видимо, старый знакомец крепко запомнил нанесенную ему обиду: в стеклянном, неживом взгляде его образовалось нечто этакое неопределенное, однако делавшее квази-Володьку еще жутче прежнего. После этого уж ничего не оставалось, кроме как ложиться и спать по мере возможности - на попытки установить хоть какой-то контакт существо по-прежнему не поддавалось.
Теперь Димыч подошел к дверям "тройки" и осторожно высунулся в крохотную прихожую. В соседней комнате стояла мертвая тишина. Может, вот сейчас окно разбить попробовать? Словно в ответ на риторический мысленный вопрос, в наружной железной двери заскрежетал ключ. В блок, придержавшись на пороге и пропустив вперед "Володьку", вошел серолицый. Остановившись сразу же у двери, он принялся молча, не шевелясь и не моргая, разглядывать Димыча. Отчего-то захотелось замереть и обязательно выдержать, не сморгнув, холодный, точно у змеи, рассматривающей посетителей сквозь стекло террариума, взгляд... Едва Димыч успел осознать это желание и подивиться его нерациональности, серолицый заговорил: - Осваиваетесь... Голос его удивительно не подходил к мерзкой, расхлябанной, нечистоплотной какой-то внешности. Подобный голос - глубокий, хорошо поставленный, приятный на слух и вызывающий невольное доверие - сам по себе сделал бы карьеру любому политику, не говоря уж о теле- и радиодикторах. Но Димыч продолжал стоять неподвижно, изо всех сил стараясь не моргать. Это, по крайней мере, помогало избежать какого-нибудь неподходящего, невыгодного для сложившейся ситуации поведения. Тогда "Володька" без видимого усилия взял его за плечо - да так, что кости хрустнули - и, прежде, чем Димыч успел хоть инстинктивно оказать какое ни на есть сопротивление, вдвинул назад в "тройку". Следом за ними и серолицый
– Я должен принести вам и вашему другу извинения, - сказал он. Вы... э-эммм... совершенно не нужны мне; я напрасно доставил вам столько неудобств. Интересно, подумал Димыч. Он - что же, отпустит нас сейчас? А как же пистолет мой? Пуля из него - в черепе Дамира Султангареевича... Станут наши власти с экспертизами да дактилоскопиями заморачиваться, с-час... Он раскрыл было рот, чтобы выразить серолицему все возмущение его давешним поступком, но тот продолжал: - Вас следовало ликвидировать там же, на месте, избавив тем самым от дискомфорта, связанного с... э-эммм... переездом сюда. Но мне показалось... Впрочем, неважно. Владимир, прошу вас. Конечно, этого не могло быть, однако Димычу показалось, что мертвяк при этих словах едва заметно дрогнул уголком рта, словно бы довольно ухмыляясь. Затем ему стало уже не до мертвяковых эмоций и внешних проявлений оных: "Володька", не спеша, двинулся вперед. Димыч судорожно попятился к окну. Удивительно, но именно сейчас, перед лицом надвигающейся смерти, в голове возникла мысль: А почему же от них мертвечиной не воняет? Ответ, правда, прийти в голову не успел: пятясь, Димыч зацепил пяткой ногу Игоря, спавшего до сих пор на полу - или же делавшего вид, что спит. Споткнувшись, он грохнулся на спину, едва сумев хоть как-то сжаться в комок, чтоб не слишком ушибиться. И тогда Володька прыгнул. Несущаяся к Димычу смерть, вопреки всем литературным байкам о том, что в подобный момент дОлжно чувствовать и переживать, не вызвала в нем никаких определенных эмоций. Он просто-напросто моргнул. Моргнул, и ничего более. Смежил на долю секунды веки, и все тут, а, открыв через эту самую долю секунды глаза, увидел, что... Жуткий мертвяк словно бы застыл на миг в воздухе и рухнул на пол, растекшись по грязному линолеуму неопрятной тряской грудой. По ноздрям немедленно резануло нестерпимой вонью. У двери медленно оседал на пол, скорчившись чуть не вдвое, серолицый. Дыхание перехватило. Зажав пальцами нос и совладав с забастовавшими на миг легкими, Димыч скосил глаза влево: - Игорь! Что ты с ними... Но Игорь явно не предпринимал ничего. Он, сидя на полу, во все глаза глядел куда-то за спину Димыча, в сторону окна. На подоконнике, покачивая ногой и играя солидной, дорогой с виду тростью, восседал просто-таки до жути необычный маленький человечек в прекрасной серой, английской шерсти "тройке". Штаны его на колене были измазаны чем-то наподобие известки. Из-под шляпы - углями полыхали пронзительные, жгучие глаза. Кожа лица и рук невесть откуда возникшего на подоконнике карлика имела странный изжелта-черный оттенок.
– Ну что ж...
– проговорил Игорь.
– Его, по-твоему, твой Петька описывал?
– Меня, меня, уважаемый мой господин Величко, - подтвердил карлик. Если вы, конечно, Лукова Петеньку имеете в виду.
– А...
– Димыч указал взглядом на зловонную желеобразную груду на полу.
– Это вы, дорогой мой Дмитрий Валентинович, не беспокойтесь. О них отныне и впредь беспокоиться - нет никакого резону. Спускайтесь скорее вниз, я вас там подожду.
52.
Кое-как приведя себя в порядок и ополоснув лица в раковине, Димыч с Игорем спустились на лифте вниз. Как Димыч и предполагал, держали их в петергофском студгородке, в общежитии номер 12, формально принадлежавшем матмеху. Нежданный спаситель ожидал их на лавочке при входе.
– Раз уж Петенька вам обо мне рассказывал, - заговорил он, едва Димыч с Игорем приблизились, - представляться нужды нет. Что касается друга вашего, господина Султангареева; я ведь и с ним был знаком... Сожалею, но ничего не мог поделать. Опоздал. Я все-таки могу, хоть и многое, но далеко не все...
– Это, стало быть, вы Дамиру Апокалипсис толковали?
– скорее утвердительно сказал Игорь. Вот человек! восхитился мысленно Димыч. Игорь не только выглядел свежайше, точно и не провел ночь, последовавшую за столь насыщенным событиями днем, одетым на голом полу. Его еще хватало на то, чтоб, поддавшись исследовательскому азарту, задавать отвлеченные вопросы! Но Туз Колченогий, несмотря на всю отвлеченность вопроса, отчего-то помрачнел.
– Было дело, - коротко ответил он.
– Но это неважно. Он был молод, наивен... Словом, я тогда счел возможным слегка пошутить. Надеюсь, вы-то не станете просить меня о той же услуге?
– А вот вы Петьке говорили...
– начал было заразившийся от Игоря любопытством Димыч, но был тут же оборван: - Я ему, молодой человек, прежде всего, говорил, что в общении с людьми вынужденно пользуюсь крайне грубыми и приблизительными аллегориями. Димыч набычился. Столь резкое указание на незначительность его места во Вселенной, несмотря на всех читаных в отрочестве Бертранов Расселов и Тейяров де Шарденов, зацепило его за живое.
– Ладно, - вмешался Игорь, заминая неловкое положение.
– В конце концов, все это - не принципиально. Потому и объяснений природы напавших на нас... существ, я так понимаю, тоже искать не стоит. Но - что им от нас было нужно? Сам я не смог придумать ни единого вразумительного ответа... Ответил демон не вдруг.
– Все ваши вопросы неизбежно сводятся к тому единственному, отвечать на который мне очень бы не хотелось. Лучше уж воздержитесь от них, сделайте такое одолжение. А эти существа... Вздор, ничего особенного. Считайте, что подверглись нападению... скажем, группы хулиганствующих подростков. Это не столь далеко от истины. Димыч, несмотря на то, что был вот этим самым демоном только что спасен от смерти, окончательно вышел из себя. Сколько уж раз ему в поисках удовлетворения своей любознательности приходилось наталкиваться на подобные, едва ли не хамские по сути, отказы! А все никак не привыкнуть...
– А для чего тогда ты нас спасал от этих "подростков"?
– почти грубо спросил он. Возможно, Димычу и показалось, но в тот момент он был уверен, что в глазках демона сверкнула искорка злобы. Едва ли не бессильной, можно сказать, злобы! Несколько секунд Колченогий молча рассматривал товарищей, будто сожалел о своем необдуманно-благородном поступке, а затем -исчез.
– Дела...
– только и сказал Игорь, слегка остолбеневший после Димычева вопроса - вернее, тона, каким вопрос был задан. А Димыч вдруг почувствовал, что дико хочет пить. Горяченького чего-нибудь. Типа кофе.
– У тебя хоть мелочь какая-нибудь по карманам не сохранилась? Идем, в кофейню заглянем, а? Игорь взглянул на младшего товарища с некоторой опаской. Такое чувство вызывают обычно здоровые и сильные клинические идиоты, от которых неизвестно, чего ожидать в следующую минуту.
– Идем, - ласково, успокаивающе отвечал он.
– Только -кофейню приищем подальше отсюда, хорошо? Лучше бы - где-нибудь в городе...
53.
– Хрен знает, как все это понимать, - протянул раздумчиво Олег, выслушав довольно-таки сбивчивое изложение Петяшиной истории.
– Как-то оно все...
– Ну, я от тебя ничего другого и не ожидал, - с легким разочарованием в голосе отвечал Петяша, не дожидаясь окончания фразы. Скрутил крышку платиновой фляжки, как следует глотнул.
– И ни от кого другого тоже не ждал ни хрена полезного. Потому и не рассказывал никому до сих пор. Даже Димычу.
– Он сделал еще глоток.
– И тебе, - еще глоток, - непонятно, на кой хер рассказал.
– Еще глоток.
– По пьяному делу, видимо.
– Новый глоток.
– М-математики, чтоб вам... Аналитики об-бразованные...
– Быстро, бля!
– заорал вдруг по-сержантски Олег, так, что направлявшиеся мимо их скамейки ко входу в главное здание молодой человек с девушкой вздрогнули и шарахнулись в сторону, хотя и так находились в достаточно безопасной отдаленности.
– Квадратный корень из пятисот семидесяти семи тыщ ста четырех, живо!!! От неожиданности Петяша, как раз по окончании своей тирады снова поднесший фляжку к губам, поперхнулся коньяком. Крепкая, терпкая жидкость обожгла горло. На глазах выступили слезы. Изготовившись на случай чего к обороне, он, как мог язвительнее, просипел первое, что пришло на ум: - Семьсот пятьдесят д... к-хххе... девять и семь десятых, бля! Каков вопрос, таков... к-хххе... и ответ... мудак ты... к-хххе... Но Олег, вопреки ожиданиям, не стал буйствовать далее и даже не обиделся на "мудака". Добыв из рюкзачного кармана дешевый, скрепленный синей изолентой, чтоб не разваливался, калькулятор, он зачем-то встряхнул его, нажал несколько клавиш и удовлетворенно, будто бы именно этого и ожидал, объявил: - Правильно. Если до десятых округлять. Идем куда-нибудь; поговорить надо. В поисках относительного уединения - пришли на Стрелку и спустились к самой воде. За ранним часом народу, действительно, почти не было вокруг; только подкатывали изредка к одной из Ростральных колонн экскурсии на автобусах, которые здесь поджидали уже молодые люди, обвешанные стандартными сувенирами.
– Ну и что все это должно значить?
– сумрачно спросил успевший по дороге прокашляться Петяша. Олег, скинув рюкзак, аккуратно утвердил его возле гранитного парапета.
– Значить это должно - следующее... Дальше последовало такое, что Петяше уже через несколько минут сделалось всерьез страшно и вместе - смешно. Выходило по Олеговым словам, что некое жутко тайное и могущественное общество паранормаликов, к коему и сам Олег принадлежит на каких-то не шибко значительных правах, давно и пристально за ним, Петяшей, наблюдает, и именно ему, Петяше, Олег будто бы обязан тем, что права эти не так уж незначительны, как полагалось бы по возрасту и способностям. Именно этим объяснялись и периодические заимообразные денежные вспомоществования, оказываемые им Петяше. А причина такого внимания была якобы в том, что Петяша - также паранормалик, не меньше, чем и Олег со товарищи, а может, даже посильнее любого из оных. Именно пробуждением дремавших в Петяше прежде паранормальных способностей, якобы, объяснялись все чудеса, происшедшие с ним за последнее время. И именно этого момента вот уже пять лет с нетерпением ждал Олег вкупе со всем их паранормальным кагалом, так как на Петяшины способности общество возлагает большие надежды. Одними этими надеждами, можно сказать, и живо по сию пору. Дослушав до возлагаемых на него надежд, Петяша коротко, нервно хохотнул: это уж было слишком. В собственной значимости, что ни говори, лишний раз утвердиться - приятно, однако в то, что она настолько хоть для кого-то велика, обычно как-то в глубине души не верится.
– Что за бред?
– При этих словах губы его слегка растянулись, точно резиновые, будто бы приглашая собеседника вместе посмеяться довольно удачно отмоченной хохме.
– Ты это...
– Я это - серьезно, - отвечал Олег.
– Можем мы вовсе не так много, как хотелось бы, и с этим давно пора что-то делать. Наши есть много где. В ФСБ, например, ну и так далее...
– Что же они в этом фээсбэ делают?
– с горьким сарказмом спросил Петяша.
– Анекдот рассказать? Приходит Пятачок к Винни-Пуху и говорит: "Винни, Винни, меня Макаревич с собою вместе сниматься пригласил!" Винни-Пух, конечно: "Да ну! Ты что! Да - как? Да неужто - сам Макаревич?" А Пятачок отвечает: "Я у него в следующей передаче "Смак" бифштекс играть буду!" Он снова растянул губы в резиновой улыбке, приглашая собеседника посмеяться хоть и не смешному, зато ко времени вспомянутому анекдоту. Завидев его улыбку, Олег нервно дрогнул уголком рта, но от резкостей удержался.
– Вот затем ты нам и нужен, - спокойно произнес он.
– Чтобы... роли бифштекса не сыграть, в случае чего. У нас народ - хоть и способный, но... маломощный все-таки. Самые сильные могут, например, пару спичек двигать, не прикасаясь. Или свечу погасить. Я, например, только предугадывать могу, куда противник на площадке сейчас побежит. И то иногда не срабатывает...
– Баскетбольщики...
– саркастически усмехнулся Петяша.
– Ну, лады. Что с вами поделать, договорились. Значит, почту, телеграф, вокзалы и Белый Дом я беру на себя... ну, а уж на президентское место вы сами человека подыскивайте, некогда мне с вами долго возиться... Вопреки ожиданиям, Олег даже не улыбнулся. В глазах его появился - хотя, быть может, это Петяше и показалось - какой-то благоговейный страх.
– Ты в самом деле - можешь? Вот теперь Петяше окончательно сделалось не до шуток.
– Слушай, кончай охуевать-то, - все еще надеясь, что с ним просто-напросто шутят, заговорил он.
– Ничего такого я не могу и не умею! Ни свечек гасить ни спички предугадывать...
– Ты сейчас, при мне, квадратный корень из шестизначного числа извлек, мягко, но настойчиво прервал его Олег.
– С точностью до десятых. Назвать любое число и случайно угадать -вероятность практически нулевая. Раньше ты - как, хорошо считал в уме?
– С трудом, - нехотя буркнул Петяша.
– То-то и оно, что с трудом. Не раз при мне сдачу в ларьках вычислял...
– Ну и что? Я, может, больше ничего и не умею! Кроме счета. Про этих... людей-счетчиков - читал? Из них некоторые, помимо вычислений, вовсе даунами были! Это же...
– Знаешь, - остановил его Олег, - давай не будем спорить. Бесполезно это. Мне и подумать страшно - таким же образом, путем жесткой провокации, проверять тебя на что-нибудь помимо счета... Кстати, за что мне всегда твоя писанина нравилась. Люди, как правило, говорят не связными словами, а бредят так себе чего-то сообразно собственным стереотипам, если вдуматься. Все к этому привыкли, хорошо друг друга понимают, и оттого чуть не любая попытка напрямую, без аллюзий и ассоциаций, вербально передать информацию им кажется бредом... Ты -может, единственный из нынешних литераторов! это почувствовал и использовал. С чего бы?
– Он сделал паузу.
– Так вот, о чем бишь я... Давай лучше - разойдемся пока; ты подумай, а, скажем, послезавтра я тебя разыщу. На вопросы отвечу, и все такое. Тогда и решишь. А теперь мне пора. Телефон у тебя - прежний?
– Прежний.
– Ну, счастливо. Подхватив прислоненный к парапету рюкзак и вскинув его на плечо, Олег резко развернулся и быстро взбежал по наклонной дорожке наверх. Петяша тупо проводил его взглядом и повернулся к воде. Рябь от легкого ветерка сверкала в лучах солнца, и поэтому казалось, что метрах этак в тридцати от Стрелки Нева сплошь забита мелким, до прозрачности чистым ледяным крошевом. Где-то примерно там, где крошево это становилось для Петяшина взгляда обычной грязноватой водой, лениво покачивалась на поверхности, поблескивала зеленым боком пивная бутылка. Голова, несмотря на основательное количество поплескивавшегося в животе коньяку, сохраняла приятную утреннюю ясность. Но соображать отказывалась наотрез. Что ж это? Еще один шизик, давненько не кажущему носа Боре под пару? Или - как? Ладно, хоть не пугает неизвестно чем! Хотя сам факт внимания со стороны некоей могущественной, по словам Олега, организации, внедрившей своих людей в ФСБ и еще черт-те куда, уже довольно страшноват... Конечно, на подобных энергетах, если уж настолько зауважали, можно бы неплохо заработать... Но нет. Если люди большие деньги в тебя вложат, то и отдачи будут ждать соответствующей. Прятаться потом от обжуленных занятие не шибко-то веселое. Нет уж, решил Петяша. Вот им всем! Пусть себе развлекаются по-своему, масоны хреновы, в меру сил и способностей, а у него, Петяши, и без того хватает... Рука сама собою потянулась за пазуху. Петяша глотнул еще коньяку, и взгляд его снова зацепился за плюхавшуюся невдалеке от берега бутылку. Спички, значит... А ежели - попробовать? Попробовать... А - как? Вспомнив виданые когда-то забугорные "ужастики", Петяша устремил на бутылку немигающий взгляд и мысленно как бы потянул ее к себе. Поначалу бутылка вроде бы чуть-чуть двинулась к берегу, однако тут же стало ясно, что это Петяше всего лишь кажется. Тогда он снова сосредоточился на том, что хочет притянуть к берегу проклятую стеклопосудину... Некоторое время не происходило ничего. Потом налетевший вдруг порыв ветра взъерошил Петяшины волосы, бутылка качнулась, хлебнула горлышком воды и затонула.
54.
В город ехали, в основном, молча, передавая по временам друг другу поллитровку какого-то непонятного коньяку, ухваченную в пристанционном ларьке. Только где-то уже около Броневой, когда опустели соседние лавки, Игорь заговорил: - На случай, если наш спаситель не озаботился... Прямо сегодня пойди в участок и
– Ладно...
– Отняв бутылку от губ, Димыч обнаружил, что голос его совсем "сел".
– Это все - ясно. А вот - что мы дальше будем делать?
– Отдохнуть не помешает, - поразмыслив, ответил Игорь.
– Все равно ничего нам больше не остается, кроме как сидеть и ждать у моря погоды. Вопросов - уйма, однако ж самим искать на них ответы - без толку. Хотя бы потому, что неизвестно, где искать. Значит, посидим. Подождем, пока ответчики сами не явятся...
– А они - явятся?
– Спроси у них! Впрочем, я так полагаю, этого Туза Колченогого мы не в последний раз видели. С чего бы, в самом деле, ему нас из лап всяких монстров вынимать? Если озаботился, значит, ему от нас что-то нужно. А, если так, - появится. Никуда не денется. Игорь умолк. Димыч отвернулся к окну, за которым неспешно плыли назад, в сторону оставленного товарищами Петергофа, какие-то промышленного виду постройки, окруженные порядком запыленными зелеными насаждениями. Узнанное и пережитое за прошедшие сутки по всем понятиям было неимоверно жутким, однако чувства Димычевы - словно бы онемели. Настолько, что совершенно не воспринимали никакой жути. Ощущалась лишь усталость, да еще смутный тяжелый страх перед повторением чего-либо подобного. В таком состоянии Димыч обнаружил себя впервые и нашел его крайне мерзким. Верно, пожалуй, говорят, будто любопытство до добра не доводит... Задние двери с грохотом разъехались в стороны, и из тамбура в вагон, твердо шагая, вошел патруль желдормилиции. Димыч, еле-еле подавив в себе порыв вскочить и бежать, снова отвел взгляд к окну. Только - глазами не встречаться... Иначе - внимание обратят... Но патрульные, не обратив никакого внимания ни на Димыча ни на кого-либо другого из пассажиров, прошагали сквозь вагон и убрались в передний тамбур. Из заднего на смену им явился мальчишка-газетчик, надсаженным голосом извинившийся за "очередное беспокойство" и немедленно после этого принявшийся маслом расписывать достоинства продаваемой им газеты.
– Да, и вот еще что...
– неожиданно, точно вот только что вспомнив нечто важное, заговорил Игорь.
– Сходи-ка ты к своему Петьке. Помирись... Ну, или - не то, чтобы "помирись", а так, пообщайся и посмотри, что к чему... Понимаешь?
– Не очень, - честно сознался Димыч.
– Как-то ты мнешься, трешься... Несвойственен тебе подобный стиль общения.
– Ну, что ж делать... Я сам толком не понимаю, чего ты там можешь высмотреть, но почему-то чудится мне, что - можешь. Есть, что высматривать. На месте сообразишь... Только в расспросы не пускайся, пообщайся этак нейтрально, понимаешь?
– Пожалуй... Электричка, натужно заскрипев тормозами, остановилась у платформы Балтийского вокзала. Немногочисленные пассажиры движимые необоримым инстинктом спешки непонятно куда, устремились к дверям, расположенным в передней части вагона. От тесноты и толкотни процесс высадки существенно замедлился. Пропустив всех мимо своей скамейки, Игорь поднялся и не спеша заковылял к задним дверям. Димыч пошел за ним, стараясь держаться так, чтобы распоротый рукав пиджака был понезаметнее.
По дороге к ближайшей кофейне, что, как известно, расположена на углу Шкапина и набережной Обводного канала, Димыч все безуспешно пытался прийти в себя и идти, как обычно, расправив плечи и глядя прямо перед собой: все-то ему казалось, что любой попадающийся навстречу милиционер уже снабжен ориентировкой с его, Димычевыми, приметами. От этого хотелось съежиться, свернуться клубком, сделаться как можно более незаметным... Однако здесь примитивный инстинкт самосохранения как раз работал против хозяина, побуждая поведением своим выделиться из общей массы.
– А затем мы с тобой - вот что еще предпримем, - нарушил молчание Игорь.
– Буде дней через несколько ничего не начнет проясняться само собой, пойдем прямо к этому вашему Флейшману. Помнишь, было говорено, он лохов разных надувает, обещает помочь компенсацию получить через суд, за наведенную будто бы порчу и прочий сглаз? Прикинемся такими вот лохами и придем. Посмотрим, что он из себя представляет вблизи.
55.
Некоторое время Петяша по инерции еще смотрел, не моргая, на то место, где ушла под воду бутылка. Затем он закурил и, резко развернувшись, взошел по наклонной мостовой к проезжей части. Дело шло к полудню. Вокруг ощутимо поприбавилось оживления. Теперь на Стрелку сплошным потоком неслись с Дворцового моста машины, а проходящие троллейбусы были набиты битком. Подкатывая к остановке, железные, душные коробки выплевывали наружу солидные порции своего содержимого, каковое, ошалело вертя головами, устремлялось на противоположную сторону, в направлении университета, что, учитывая плотность потока автомобилей, было делом отнюдь не легким. Те же, кто неизвестно сколько времени торчал на жаре, в пыли, ради сомнительного удовольствия дождаться и проникнуть в такую вот консервную банку, излишне поспешно, растрачивая слишком много энергии на ненужную толкотню и, как следствие оной, выяснение отношений с прочими жаждущими, устремлялись на штурм всех трех входных дверей...
Тьфу!
Переменился и воздух: свежесть утра была теперь ощутимо испакощена выхлопными газами. Ясного, прозрачного утреннего одиночества - не осталось и следа. На смену ему явилось мутное, потное (солнце уже здорово припекало, отчего ногам в ботинках сделалось довольно неудобно) раздражение. Стало совершенно понятно, что вот сейчас, как бы ни не хотелось, придется возвращаться в переполненную квартиру, где снова будет не до писаний и даже не до размышлений, и деваться от этого - некуда... Тяжело вздохнув и помянув нехорошим словом самую жизнь - за то, что так уж полна безысходности, Петяша отмахнулся от подкатившего было сбоку молодого человека с сувенирами и пошел к Биржевому мосту. Надо, пожалуй, еще в магазин заглянуть по дороге... Квартира встретила его успевшим сделаться привычным за последние дни оживлением. Катерина с Елкой успели за время Петяшина отсутствия развить бурную хозяйственную деятельность и теперь вовсю готовили обед (в магазин сходить, видимо, доспели сами, и - слава курам. Он, Петяша, едва войдя в первый, попавшийся по дороге, то бишь, тот, что на Добролюбова, тут же вылетел пулей на улицу, ибо запах там стоял...) С одной стороны - обед, конечно, вещь хорошая. Но с другой -суета, каковою сопровождалось его приготовление, совершенно не располагала. Поразмыслив малость в пессимистически-раздраженном ключе о судьбах, предназначениях и поиске оных, Петяша освободился от пиджака с галстуком, ополоснулся под холодным - на удивление, вопреки стоящим на дворе погодам - душем, сварил парочку чашек кофе, затем велел себе не мешать и, запершись в комнате, принялся осваивать возможности текстового редактора дареного notebook'а. Все равно - деньги, особенно большие, имеют тенденцию к убыванию, а это значит: пора приниматься за новый роман на продажу. И чем скорее, тем лучше. И лучше - даже не за один. Как ни странно, в раздраженном образе работа пошла. Довольно быстро освоив знаменитым методом "научного тыка" непривычный WinWord и осознав, что процесс при помощи такого научно-технического блага, как компьютер, несмотря даже на неудобно тесную клавиатуру, ускоряется раза в полтора сравнительно с машинкой, Петяша с ходу навалял две с лишком главы и только после этого притормозил: теперь следовало бы, ежели по-хорошему, этак "от фонаря" набредить в подробностях, страничек на пять, предполагаемое развитие событий и взаимоотношения промеж героев. Тут уже оказалось тяжелей. Сделав абзаца четыре, Петяша вдруг обнаружил, что сидит без движения, тупо уставившись в тускло-цветную панельку жидкокристаллического экрана, и совершенно не понимает, чего ему от этого, нового, романа хочется. Тогда он попробовал - хотя бы через силу - бредить краткое изложение романа дальше, но вскоре и это сделалось невозможно (бывает такое, когда работаешь долго и непрерывно: руки буквально отказываются поднять очередной кирпич либо навильник сена) трудным. К тому же, набреженное после повторного прочтения показалось слишком скучным, слишком уж само собою разумеющимся и примитивным. Самоувещевания на предмет того, что и со всеми его предыдущими романами бывало ровно почти то же самое, что и "Война и мир" и "Раковый корпус" и "The Clock-work Orange" и "One Flew Over the Cuckoo's Nest" и "Чапаев и Пустота", не говоря уж о разных мелочах типа Маркеса-Хемингуэя-Фолкнера-Сэлинджера и им подобных, в кратком изложении тоже покажутся полной ерундою, - не помогали. Умонастроение не было таким уж незнакомым. Однажды когда-то, в один прекрасный день лет этак несколько назад, Петяша - тоже вдруг обнаружил, что большая часть книг с семилетнего возраста любимых и почитаемых братьев Стругацких отчего-то больше не исторгает из него восхищенных "Ух ты!", "Вот это да!" и прочих оценочных междометий подобного рода. Произведения авторов, взрастивших на своих книгах аж несколько поколений русской технико-гуманитарной "интеллигенции", так здорово отличавшихся от общего писательско-фантастического фона, теперь, при очередном прочтении, одно за другим неизменно вызывали ощущение, схожее с тем, что чувствуешь, пробуя влезть в такие удобные и любимые в детстве штанишки и маечку... А вот нынче возникло, значит, такое чувство, что он как-то непонятно и незаметно перерос и свое собственное творчество. Сознавать это - было странно, н-но... Некие несформулированные резоны, какие-то неощутимые, то бишь, признаки неизбежности происшедшей перемены - в наличии имелись. Интере-есно... подумалось Петяше. Чем больше дров, тем - дальше в лес... Что ж такое, в самом-то деле, получается? Если так пойдет и дальше... Мало того, что жить сделается скучно, ведь еще и не на что будет - жить-то! И потом - если учесть, что вырастает он уже из собственного своего творчества, каковое для любого приличного писателя ближе, роднее и лучше чьего бы то ни было другого... Что же такое ему, Петяше, придется перерасти еще через несколько лет?
56.
Размышления Петяшины были прерваны появлением Елки с Катей, сообщивших, что готов обед, что им хочется наблюдать телевизор, каковой по этому поводу неплохо бы как-нибудь в самое ближайшее время купить, что на дворе лето, а летом надлежит пользоваться, пока позволяет капризная ленинбургская погода, таким общественным институтом, как пляж... и тут же принявшихся освобождать от одежды и Петяшу и - заодно - друг дружку. Все это заставило часа на полтора забыть об очередном приступе футурофобии. И с тем большей силою футурофобия вновь прихватила Петяшино сознание, когда все трое сели, наконец, обедать - не одеваясь, по случаю жаркой погоды. Молча расправляясь с порядочным свиным бифштексом (Елка не умеет, наверняка - Катя готовила, и когда только успела так навостриться?..), Петяша изо всех сил старался отделаться от впечатления, будто что-то в мире и в нем самом, в Петяше, обстоит неправильно. Неправильно, и все тут; не бывает такого, не может быть... Чего именно "такого", Петяша не смог бы, пожалуй, объяснить и самому себе - слов нужных не находилось, не сформулировать было никак, и тем тревожнее делалось ему. Да что за ёб твою мать, в конце-то концов!? Едва в голове Петяшиной отзвучало эхо последнего слога приведенной выше весьма содержательной и конструктивной мысли, из прихожей послышался стук. Пришелец, видимо, вначале долго и безуспешно пытался давить кнопку изничтоженного Петяшей за вредоносность звонка; стук был нетерпеливым, громким, точно еще чуть-чуть - и в дверь начнут колотить ногами. Неторопливо поднявшись, Петяша успокаивающе огладил грудь Кати, а Елку слегка поцеловал в лоб, по дороге в прихожую сдернул с крючка на двери в ванную махровый халат, продел руки в рукава, запахнулся и крутанул замок. Здра-асте, кого не видели... На лестнице стоял Димыч. И это обстоятельство - непонятно, отчего как-то не радовало на сей раз.
– У тебя - что? Опять фазу вырубили?
– спросил он вместо приветствия.
– Чего звонок не работает?
– Я его дезавуировал, - также вместо приветствия отвечал небрежно Петяша, пропуская Димыча в прихожую и делая рукой указующий жест в сторону комнаты.
– За назойливость и неблагозвучность. По делу пришел, или - как? Димыч смутился. Петяша раньше вообще никогда не задавал подобных вопросов. Определенно, отсюда следовало, что его, Димыча, приходу - не рады. Да не бывало такого... А Петяша и вправду не шибко-то был обрадован нежданным визитом. Осталось у него от последней встречи с Димычем какое-то такое ощущение... Вдобавок, Димыч и сегодня, непонятно почему, ощущался неправильно. Возможно, оттого, что обычно он бывал куда как более уверен в себе, и уверенность его прежде всегда сообщала Петяше некий душевный уют и спокойствие: вот, мол: существует рядом человек, который все понимает и на все даст ответ, и выручит в случае чего... Все это Петяша скорее чувствовал, чем понимал сознательно, и потому в мозгу его образовалась лишь одна внятная мысль: Эх, и зачем все так выходит? Неуютно как-то...
– Вот что, - начал он, проведя Димыча в комнату и прикрыв дверь. Разобраться треба. Я так думаю, как-то не по-хорошему мы в прошлый раз... побеседовали. И сегодня - нутром чую -что-то не так. Не знаю, как это сказать... Отношения прежнего нет.
– Пожалуй, да, - после некоторых раздумий согласился Димыч.
– Ничего не могу поделать; ну не нравится мне, как ты решил... отмахнуться, что ли, от всего, что произошло; забыть, в надежде, что само кончится... Неприятно как-то было, когда ты - да с радостью еще с такой - про инстинкты тогда заговорил. Димыч было остановился, но Петяша упорно молчал, точно выжимая из товарища продолжение сентенции: слова Димыча тоже ощущались неправильно. Наконец, так и не дождавшись, - Димыч также неколебимо молчал - он заговорил сам, путаясь в словах, запинаясь о слоги: - Сдается мне, ты что-то... не то говоришь. Словно бы... стараешься главное спрятать... загородить чем-то второстепенным. Тоже, промежду прочим, выглядит не шибко...
– Умолкнув на секунду, Петяша разом, точно ныряя с маху в холодную воду, рубанул: - Ну? Расскажешь все-таки? Или как? Димыч молчал. Что он мог сказать? Да, все, что сказал Петяша, было сущей правдой. Однако то, важное, отчего-то никак не хотело облекаться в слова. Больше того: самая мысль о том, что выйдет, ежели это "важное" таки возьмет вдруг, да и выразится в словах, - пугала. Все это было непонятно, а Димыч к непониманию не привык. Всякий раз находил это состояние крайне мерзким.
– Ну?
– поторопил Петяша.
– А чего - "ну"?!
– озлился вдруг Димыч - больше на самого себя, чем на что-то еще.
– Чего - "ну"?! Не могу я! Не получается! Понял?
– И тут же, из-за этого вымученного признания, сделался еще более отвратителен сам себе, однако ж повторил, понизив уже голос: - Не могу... Петяша окинул товарища оценивающим взглядом. Димыч все так же, как и раньше, стимулировал его, Петяшину, уверенность в себе, но другим манером. Нынешний облик Димыча заставлял волей-неволей утверждаться в собственном превосходстве. Неужто ж?.. Неужели и Димыч мается тем же точно ощущением внутренней неправильности? Так ведь - побеседовать надо! Ум -хорошо, а два...
– Ну, подожди ты на немощь плакаться, - заговорил Петяша возможно мягче, чтобы Димыч, не дай бог, не обиделся.
– Дай-ка, я сейчас по порядку изложу. Сегодня утром... Но Димыч, не дослушав, вдруг вздрогнул, точно ужаленный шилом в задницу, и обернулся всем туловищем к двери. Подняв взгляд через его плечо, Петяша увидел стоящую на пороге - в чем мать родила - Катю. Общее настроение сцены тут же вызвало прилив радостного, теплого возбуждения. Ишь, развлекается...
– Ой, Дима! Привет!
– с небрежной радостью, точно знала Димыча едва ли не с самого детства, сказала она.
– Вы здесь -ругаетесь, что ли? Димыч молчал, явно до шока пораженный открывшимся его глазам зрелищем.
– Иди, - велел Петяша в порядке последней отчаянной попытки спасти только-только начавшийся разговор.
– Нечего гостей смущать; лучше свари кофе. Катерина, пожав плечиком, упорхнула, весьма соблазнительно крутанув задом на прощанье. Димыч все так же молча развернулся к Петяше спиною, в несколько шагов оказался у входной двери, привычно отпер замок и вышел на лестницу. Дверь, закрываясь за ним, звучно треснула о косяк. Пожав плечами, Петяша отправился на кухню.
– А гость где же?
– с хитринкой спросила Катя, лежавшая животиком на столе и медленно, не торопясь, очень уж не торопясь, заряжавшая джезву.
– Сбежал от вас гость. Испугался: съедят, мол, совсем! С этими словами Петяша рывком сбросил на пол халат и безо всяких прелюдий вошел в Катю, давно уж, как оказалось, готовую к этому, предоставив Елке самой изобретать способ подключиться к забаве. Не получилось разговора, мелькнуло в голове сквозь сгущающийся влажный туман, сквозь Катины бедра в ладонях, сквозь Елкины коготки, забегавшие по спине и ягодицам. Впрочем, и хрен с ним. И не жалко. И не должно было получиться. Такой исход, непонятно отчего, оставлял впечатление правильного.