Отдай туфлю, Золушка!
Шрифт:
— Капец, — выдохнула я. — Ты, удило, ты знаешь на что ты собственную дочь обрёк? Я так понимаю, её приданое ты благополучно пропил, чмо?
Он медленно обернулся ко мне. Мигнул, не узнавая.
— Красо-о-отка, — протянул, тошнотворно улыбаясь, — откуда здесь такая краля? За пивом сгоняешь?
— Ага. Шнурки поглажу и сразу побегу.
— Ты до ручки допился? — возмутилась маменька. — Свою падчерицу не узнал? Дрэз, уйди.
— Дрэ-эз, — протянул мой… получается, отчим? Вот же сюрприз! — А была совсем малышкой… Утю-тю… сгоняй за пивом, будь
«Марион, видимо, превратится со временем в такого же упыря», — вдруг подумала я. Упёрла руки в боки и выразительно приподняла бровь.
— Деньги дай, папаня, сгоняю. Прям мухой метнусь.
— Бель, деньги дай, — Гастон чуть повернул голову в сторону матери.
И, пользуясь тем, что он отвлёкся, я напала первой. Потому что весовое преимущество было не на моей стороне. Подпрыгнула и ударила лбом в переносицу. Нырнула под руку. Мужик взвыл и ринулся туда, где секунду назад видел меня. Я, как учил папа, придала ему ускорение, а затем приложила по затылку чем-то тяжёлым, что под руку попалось. Оно разбилось. Мужик рухнул.
— Дрэз, — шокированно прошептала маменька, подошла и встала рядом, — ты убила его эрталийской вазой?
— Извини.
— Ничего… она мне всё равно никогда не нравилась. Но это был подарок на свадьбу, выкинуть вроде жалко…
Маменька присела рядом с мужем, положила руку ему на шею, там, где должен был биться пульс. Волосы на затылке Гастона потемнели от выступившей крови.
— Лопату нести? — деловито уточнила я.
Она обернулась. И я вдруг подумала, что если согнать весь этот жир, то под ним обнаружится красивая, в общем-то, женщина.
— Он жив, слава Богу. Надо лекаря позвать.
— Может, добить?
Маменька нервно хихикнула. Потом нахмурилась:
— Что за глупости, Дрэз? Скажи Золушке, пусть сбегает к мэтру Хансу. Не хватает только в руки палача попасть из-за этого пьянчужки.
— Сама сбегаю. Только я забыла куда.
— Ты и не можешь помнить. Ты у лекаря никогда не была. Твоя правда: Золушке лучше об этом не знать. Жёлтый дом на Каштановой улице.
— А Каштановая улица?..
— Третья от нашего дома по дороге к ратуше.
— Мам, зачем ты вообще за него замуж выходила?
Маменька устало поднялась. Пожала жирными плечами.
— Ну… он казался порядочным. Добрым. Весёлым. А после смерти твоего отца я была… Ну, знаешь… Девчонкой же совсем. Страшно было одной оставаться. Да ещё и с двумя малышками на руках. Казалось, что вдвоём будет легче. Я тогда как думала: ну и ничего что бедный. Ничего, что простой лесник. Будем жить мирно и ладно. Он вдовец, я — вдова, у меня две девчонки, у него — тоже сиротинка. А детям, знаешь, и отец нужен, и мать. Ну и…
— Ясно. А что мы врачу скажем?
— А что тут скажешь? Напился, упал, разбил голову. Да ты беги, а вазу я приберу.
На улице было жарко. Я грохотала деревянными подмётками туфель по мостовой и думала, что теперь мне многое стало яснее. С детства не могла понять, почему отец Золушки не заступался за свою дочь. Как так-то?!
Я всегда знала, что мой папа за меня всех порвёт. Однажды мы подрались с мальчишками в классе (уже не помню почему), и его вызвали к директору. Их разговор происходил с глазу на глаз, но после него меня ни один мальчик не рисковал даже пальцем тронуть. А папа сразу отдал меня в секцию единоборств. И на фехтование.
Кстати… фехтование… Какой полезный навык, однако! Особенно тут.
И вот теперь мне стало понятно, почему отец не заступался за Золушку. Всё просто: алкоголику было плевать на дочь, он променял её на бутылку. И понятно, почему в доме работала одна Синдерелла. Да просто они не вылезали из нищеты, не могли нанять слуг. Но мачеха происходила из богатой семьи, и у её девочек было приданое от родного отца и перспективы удачно выйти замуж. Поэтому и Золушку и на бал не брали — она же бесприданница. Ей ловить нечего… В этом веке никто не женился на бесприданницах. Всё сходится.
И мне ещё острее стало жаль сестрёнку.
Может, выйти замуж за Мариона не такая уж и плохая идея? Принц, при всей своей ветрености, добр.
— Нет, Дрэз, нет, — прошептала я сама себе, поворачивая на третью улицу. Поворот был только налево, в гору. Справа улица завершалась тупиком над обрывом. — Марион, конечно, добр, но алкоголь со временем здорово меняет личность человека. Год, два, десять и будет Гастон номер два… И нафиг такое счастье?
Дом у врача оказался двухэтажным. С колоннами. С эркером на втором этаже, больше похожим на застеклённую лоджию. С фонтанчиком во дворе. Ну ничего ж себе!
На мой стук открыла дама в шерстяном синем платье с белым передником. Смерила меня холодным взглядом серых глаз:
— Мальчик, здесь не подают.
Она вытерла руки о передник, и тем самым невольно привлекла к ним моё внимание. А руки-то красные, натруженные. Какая-то мысль мелькнула в моей голове, но её перебил голос из глубины дома:
— Ортанс, кто там?
— Никто, госпожа Эльза.
Эльза? Не Элис? Не та толстушка, что кружилась под дождём на террасе королевского дворца? И в следующий миг я поняла: дверь мне открыла не дама, а служанка. Это её высокомерный вид заставил меня ошибиться.
— Мне нужен мэтр Ханс, — резко отозвалась я и решительно протиснулась внутрь. — Без него я не уйду.
— Я позову городскую стражу…
— Зови. Да грянет скандал. Всю неделю соседи будут обсуждать событие, перемывая вам косточки. А тебя уволят: не думаю, что мэтру очень нужны сплетни милых соседей.
Она открыла рот, ловя воздух, и выпучила глаза. Видимо, тут было не принято, чтобы мальчики в одежде бедняков вот так перечили богачам. Пользуясь растерянностью служанки, я вошла в холл и громко крикнула: