Отдай туфлю, Золушка!

Разумовская Анастасия

— Я бы допустил мысль, что твоя догадка случайна, — признался в полной растерянности, — но это невероятно. Если посчитать вероятность, что из всех существующих в мире увлечений ты случайным образом назвала именно моё пристрастие, просто наобум, то… Нет. Вероятность слишком низка, чтобы её можно было принимать всерьёз. Практически равна нулю.

Я упорно молчала, удерживая на лице максимально загадочное выражение. Гильом побарабанил пальцами по столу.

— Ты всё же отгадала, кто я? Верно? Ты солгала, я прав?

— Не солгала, а пошутила. Возможно. Но,

может быть и нет.

На его лице появилось мучительное выражение. Видимо, зануда не мог оставить задачу нерешённой. Ага, кажется, кто-то попался! Сдаваться он, очевидно, тоже не привык.

— Отсюда есть выход наружу? — я снова улыбнулась жертве милейшей из улыбок.

Гильом раздражённо махнул рукой куда-то в сторону.

— Если бы ты меня узнала… — пробормотал он. — Нет, это тоже исключено. Тебе о ботанике проговорился Фаэрт, да?

Но я уже направлялась в указанную сторону и не стала отвечать. Пусть помучается. Ибо нефиг.

Высокие стеклянные двери, обрамлённые рамкой из вишни. Много-много света. И — сад. Я спустилась по широким, загнутым сверху, ступеням и оказалась на тропинке, посыпанной мраморной крошкой. Над зелёными кронами белели вершины гор. Солнце ярко светилось на небосклоне. Благодать, да и только!

«Где-то тут — озеро Желаний», — подумала я. Сердце странно промолчало. Даже лёгкого сожаления не появилось. Удивительно. Я же вроде как любила Мариона. Разве нет?

Я прошла мимо цветущих кустов роз, мимо розовых, чёрных, рыжих и белых лилий. Мимо нежных космей и жемчужного лилейника… Свернула на тихое журчание. Фонтан: девушка с разбитым кувшином, а вокруг зеленеют клёны, и по трещинам дикого камня поднимается тёмно-зелёный мох. Напротив скульптуры была изящная скамеечка, покрашенная белой краской. Я села и принялась созерцать стекающие по камню струи. Ветер приятно обдувал лицо.

— А ведь магия у них запрещена, — прошептала я, лениво жмурясь. — Но чудесное преображение Золушки — это точно волшебство, разве нет? Я совершенно уверена, что стеклянная туфелька магической силой не обладала. Да и феей для Синдереллы была я, а колдовать я не умею…

Что ж это выходит, младшая сестрёнка умеет магичить? Или, может, ей помогла Кара? Но с чего бы?

Вопрос был любопытный.

«Ты не относишься к нижнему классу — у тебя слишком нежные руки» — вдруг вспомнила я. И поняла то, что несколько раз цепляло моё внимание, но я не успевала обдумать, так как с чего-то решила, что непременно должна спасти Золушку.

Точно! Руки!

Золушка ведь с детства тяжело работала: подметала, мыла, готовила, стирала, шила, поливала огород. Ёжики зелёные, да просто натаскать из колодца воды на всю семью — это уже громадный труд. Но ручки у неё были нежные, как у принцессы! Ни тебе мозолей, ни цыпок. И ноготки такие, словно только что делала маникюр.

Как?

Это невозможно. Если только ты не используешь магию, не так ли? Никакого загара до черноты. А волосы? Разве могут они быть такими роскошными, если ты не ухаживаешь за ними, а с утра до ночи занята работой? Те, кто носит длинные волосы, меня поймут. У Золушки,

у трудяжки, встающей с петухами и падающей в золу без задних ног, волосы должны быть тусклыми, с секущимися кончиками. И, кстати, грубые деревянные сабо тоже должны были изуродовать ступню.

Я хмыкнула. Не Гильом, конечно, но тоже умею рассуждать разумно. Почему раньше-то я не обращала на это внимания?

Ну а если сестричка владеет магией, но при этом старательно скрывает свой талант, то что она скрывает ещё?

И, кстати, куртка. Тот шов… Ну невозможно так заштопать кожаную куртку! Уж мне-то лапшу на уши не вешайте, а? Да ни одна мастерица не сможет! Потому что невозможно. А магией — почему бы и нет?

— Развели тебя, как лохушку, — прошептала я.

То есть, я могла бы не срывать спину, вручную протачивая швы того самого «лунного» платья? Обо всём сестрёнка могла и сама позаботиться. А я бы просто отправилась на бал и плясала в своё удовольствие сколько угодно.

Вот же дура!

— Никому нельзя верить, — прошептала я, закрыв глаза и подставляя лицо солнцу.

— Верно, — раздалось где-то слева от меня.

Чертополох!

— Зачем я вам? — уточнила я, не открывая глаз.

— Незачем.

— А тогда зачем вы заключили со мной сделку?

— Не так часто человек в обмен на что-то предлагает себя, — пояснил колдун, садясь рядом.

— То есть, вы просто не смогли удержаться? — я саркастично хмыкнула. — А теперь ломаете голову, что со мной делать дальше?

— Не совсем.

Мы помолчали. Где-то в кустах позади пищали воробьи: чего-то не поделили, видимо. Воробей — так называл меня Марион. Я прислушалась. Ничего. Совсем ничего. Ни грусти, ни тоски, ни боли. Странно.

— Почему я ничего не чувствую? — машинально спросила вслух.

— Я забрал твоё сердце, — равнодушно пояснил Фаэрт. — А без сердца нет чувств.

— Ерунда! Сердце — всего лишь мускул с клапанами, который гоняет кровь. Чувства в мозгах. Или мозги вы у меня тоже забрали?

Я всё же открыла глаза и повернулась к нему. Он смотрел вперёд, не оглядываясь на меня.

— Мускул остался на месте, — пояснил небрежно. — Я забрал сердце.

— Альтернативная физиология — наше всё. Ну и зачем вам моё сердце?

— Магия любви.

— Вы в интонацию хоть немного эмоций добавьте, а то разговариваю словно с роботом.

Чертополох покосился на меня чёрным глазом.

— Любопытно, — прошептал он.

— Станиславский бы сказал: «не верю». Повернитесь другой стороной.

— Зачем?

— Хочу посмотреть.

Он не отреагировал.

— Кто вас так изувечил? — настойчиво продолжала я. — Это пожар? Или какое-то кожное заболевание, например? Или…

— Пожалуй, я немного перестарался, — пробормотал Чертополох.

Оглянулся, посмотрел на меня обоими глазами. Щёлкнул пальцами. В них возникла искорка алого цвета. Я заворожено смотрела, как она мерцает и дрожит в его руке. Колдун легко дунул, и искорка вспорхнула и устремилась ко мне. Что-то кольнуло в сердце. Я вскрикнула. Прижала руку к груди.