Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие
Шрифт:
Но он был прав. Он и здесь был прав.
Его одиночество. Можно сказать, героическое одиночество. Он вырвался слишком далеко вперед, чтобы быть понятым. Не только «внешними» — даже своими близкими.
Но не всё так просто с этим. Гриша Зобин и прав и неправ, когда он говорит об одиночестве отца Александра. Прав, потому что равновеликих ему не было (на той высоте никто не мог удержаться), и он действительно опередил свое время. Но не прав, когда пишет: «В самом высшем смысле отец Александр был одинок» [73] . Как раз в высшем-то смысле он не был одинок:
73
«Приходские вести храма святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине», № 11. М., 1999. С.27.
Мы заговорили с ним однажды о природе зла в связи с Тейяром де Шарденом, для которого зло будто и не существовало.
— Пусть оно не онтологично, — сказал отец, — но оно существует, и мы убеждаемся в этом каждый день.
Зима. Мы идем гуськом по заснеженной тропе. Той самой, роковой. Но тогда еще она была желанной тропой к нему. В день его рождения, мы, его близкие, собирались в Семхозе, отмечая наш общий праздник.
Он не раз говорил, что главное христианское таинство — это трапеза, застолье, где собирались самые близкие Христу люди.
Трапеза — освящение плодов земных: хлеба и вина. Они сакрализовались, потому что они — творение Божие. Он создал их для человека, и потому вкушать их следует с благоговением.
По предложению Олега Степурко, на днях рождения или днях ангела отца Александра по кругу пускали заздравную чашу, и каждый рассказывал — очень кратко, — как он познакомился с отцом или что самое главное он хотел бы в нем выделить, или еще что-нибудь. Потом, отпив из чаши вина, он пускал ее дальше. Это бывало забавно и трогательно. Оказывалось, что все видели отца совсем по–разному. Но ведь мы и были разными. Только любовью к нему мы были схожи.
Никакой лести в наших словах не было — она была чужда и нам, и духу нашего прихода. Всё говорилось от сердца. Всякая фальшь попросту была невозможной. Не было и фамильярности (хотя несколько таких случаев я наблюдал за пределами Семхоза, и они меня покоробили). Что же касается самого отца, то он был душой нашего общества. Его шутки искрились, как шампанское. Они были тонки и остроумны, всегда неожиданны и точны, но никогда не обидны. Он был заряжен благодатной энергией, которая буквально била из него. Это была веселая энергия.
Цену каждому из нас он, разумеется, знал. Он говорил, что его прихожане делятся на три категории: «бегущие по волнам», «пациенты» и «соратники». Была у него и другая классификация: «больные» и «очень больные». Шутил, конечно, но это была реалистическая оценка.
Он мгновенно проникал в любую ситуацию, в суть любого человека. А еще — он знал, когда тот или иной человек умрет. Я убеждался в этом не раз. При мне знакомый рассказывал ему, что один его приятель, человек неверующий, имел видение — шествие на Голгофу. Оно было подробным и невероятно явственным, до натурализма: он видел, как шла толпа, как ржали кони, видел стражников, чувствовал запах пота, чувствовал азарт, охвативший толпу, видел Христа… Было полное ощущение, что он там присутствовал. Отец сказал: «Он скоро умрет».
Так и случилось.
Однажды я попросил его окрестить мою знакомую, Валерию С., болевшую раком. Он тут же согласился. Когда мы пришли (она уже лежала, почти не вставая, ее мучили боли), я оставил их наедине. Они говорили около часа. Когда отец вышел, всё уже совершилось. Я зашел к ней.
Потом он сказал мне: «Она умрет через неделю». Так и произошло.
Много позже мы говорили с ним о смерти Сахарова. Он заметил: «Я знал, что так будет. Я видел его лицо, когда он выступал на съезде. Всё было ясно». Сахаров выступал на съезде народных депутатов совсем незадолго до этого, но никто тогда не думал о его смерти, включая его жену.
Отец не раз говорил, что христианин — это Антей наоборот: чтобы обрести силу, он должен приникать не к земле, а к небесам. Другой его излюбленный образ, символизировавший и жизнь и путь христианина, — эскалатор, идущий вниз. Если ты хочешь духовно возрастать, ты должен все время бежать по этой лестнице вверх — иначе снесет.
12 сентября 1985 г. мы праздновали в Новой Деревне 25–летие служения отца Александра в сане священника. В одном из домов группа прихожан (Зоя Афанасьевна Масленикова, Алик Зорин, я и другие) подготовили большой стенд с фотографиями отца за многие годы, снабженными шуточными подписями, и обширную программу, посвященную этапам его «большого пути». Кроме концертных номеров, в которых участвовали также Андрей Черняк, Олег Степурко, Валя Кузнецова и др., она включала в себя и наш коллективный труд, живописующий жизнь отца Александра в Алабино, Тарасовке и Новой Деревне. Мне достался кусок из его алабинской жизни. Привожу его здесь.
«Храм был некогда частью дворцового комплекса князей Юсуповых. Престарелый князь однажды прибыл из Парижа и был потрясен, увидев, что из всего огромного комплекса уцелел лишь храм да колоннада, используемая аборигенами для сушки дров. «Sic transit gloria mundi», — сказал князь настоятелю и отбыл в Париж.
Замороченная жизнью паства вскоре полюбила молодого священника. Забегавшие в храм дачники так там и оставались. Знаменитая бегунья, чемпионка олимпийских игр в Мельбурне, однажды тоже забежала в храм и в результате стала прихожанкой отца. На проповеди начали стекаться иногородние толпы.
Отец Александр, вкупе со своими помощниками Рожковым и Хохловым, немало сделал для приобщения к культуре первобытных аборигенов. Однажды на Пасху молодые местные дикари по обычаю пришли к храму, чтобы освистать верующих, а по возможности, и побить кого-нибудь из них. Когда из церкви пошел крестный ход, первыми шли здоровенные прихожане, которые несли образа и хоругви (преимущественно красного цвета). «Шапки долой!» — заорал Рожков. Аборигены послушно стянули шапки со своих хулиганских голов и благоговейно пропустили крестный ход, чуть ли не присоединившись к нему. Эксцессов не было.
В 1964 г. на отца Александра спустили собак. Одна из газет обвинила его в скупке для церкви выкраденных из музея изразцов. Было чуть ли не заведено уголовное дело. Однако криминального материала следствию не хватило. Тем не менее отец был снят с поста настоятеля и переведен рядовым священником в Тарасовку».
Помню, как меня поразил его рассказ о выборе жены. Это было у нас дома в каком-то застолье. Он, как видно, пользовался в своем институте повышенным вниманием девушек, и они строили в отношении него определенные планы, но он их поползновения игнорировал. Времени не хватало: он ведь изучал не только биологию, но и Отцов Церкви, религиозную философию и писал книгу «Исторические пути христианства». И вот его рассказ (дело происходило, насколько я помню, в 1954 г.)