Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие
Шрифт:
— Берите, берите, — настаивал он. — А у меня и так есть — еще дореволюционное издание, в 12 томах.
Но это далеко не всё, что он мне подарил. Были еще том^ Владимира Соловьева, Бердяева, Франка, о. Сергия Булгакова, «Сверхсознание» Лодыженского. Один из последних его подарков — книга Никиты Струве о Мандельштаме (знал, что это мой любимый поэт).
Однажды моя жена пожаловалась ему, что я коплю богатство, и указала на полки с книгами. Но он не осудил меня за такое «стяжательство», сказал, что это простительно.
В 1989 г. он подарил мне только что вышедший парижский журнал «Символ» (№ 21). Там была напечатана его работа «Основные черты христианского
Вот что он подчеркнул в первой статье: «Не следует во имя единения смазывать вероисповедные различия, напротив, весьма важно четко установить их. Но если при этом у нас будет искреннее доверие и любовь, — не друг к другу непосредственно, ибо все мы можем заблуждаться, а к Тому, Кто живет во Вселенской Церкви и Кем ведется она, то тогда эти разности будут поводом не к вражде, а, скорее, к чувству солидарности христианского мира и к благоговению перед путями Промысла».
А вот что он отметил знаком NB во второй статье: «Религиозный мир раздроблен прежде всего потому, что религии не знают друг друга. И христианский мир, в частности, раздроблен по той же причине, ибо исповедания не знают друг друга. Занятые истощающей их полемикой, они почти не имеют сил жить для самих себя. Исповедания подобны сутягам, которые всё свое состояние тратят на судебные процессы, а сами живут в голоде и скудости. Если бы на любовь к себе была бы употреблена хотя бы незначительная доля той энергии, которая тратится на вражду к другим, то человечество могло бы отдыхать и процветать».
Однажды летом мы шли пешком от Новой Деревни до станции Пушкино. Присели в сквере около станции. Вскоре к нам подошел пьяница, уже в возрасте, начал просить, потом требовать деньги — явно, чтобы опохмелиться. Я подумал: «Сейчас отец Александр подаст ему». Нет, не подал, сказал:
— Ну зачем? Мне же потом придется тебя отпевать.
Я знал еще двух таких же независимых и внутренне свободных людей, как он, — Андрея Сахарова и Мераба Мамардашвили. Я был знаком с обоими, хотя и не близко, и наблюдал за их деятельностью многие годы. Но все-таки степеней свободы у отца Александра было гораздо больше.
В году 83–м или 84–м, на квартире одной из своих прихожанок в Пушкино, он собрал несколько человек и прочел нам лекцию о сионизме. Тогда о нем без конца трезвонили все средства массовой информации — и газеты, и радио, и телевидение, и бесчисленные черно–желтые брошюры, отводя этой теме неправомерно много места. Это была легальная форма антисемитизма, поощрявшаяся властями, всегда заинтересованными в создании и оживлении «образа врага».
Отец Александр дал сжатый очерк сионизма как идейного течения, решающего проблемы нескольких миллионов людей. Между тем из него сделали вселенский жупел. Политики мистифицируют и трансформируют этот вопрос в своих грязных целях. Проблема сионизма стала упрощенным иррациональным мифом. Таковы были выводы лекции.
Вообще никакой национальной озабоченности у отца Александра не было. Он не желал эмигрировать. Для него, как и для Христа, не было ни эллина, ни иудея (хотя он отлично знал их особость). Для него главным был не пятый пункт, а человек — вот этот, конкретный, страдающий человек.
Один из настоятелей новодеревенской церкви, о. Стефан Середний, — плотный, долдонистый, дубоватый, чрезвычайно сварливый человек с тяжелым совиным взглядом и заплетенной сзади седоватой косичкой — был как раз из тех, кто верил в мировой сионистский заговор. И как не поверить, если отец Александр, объект его многолетней мучительной зависти, обвинялся в бесчисленных погромных изданиях, а особенно в распространявшемся среди
Апостол Иаков, похоже, лично знал о. Стефана, поскольку написал: «…если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину. Это не есть мудрость нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская. Ибо где зависть и сварливость, там неустройство и всё худое». А дальше — об отце Александре: «Но мудрость, исходящая свыше, во–первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна. Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир» (Иак 3,14–18).
Надо сказать, что о. Стефан задолго до своей опалы перестроил домик, повелев сде. ать себе отдельный вход, а заодно и ликвидировал кабинет отца Александра, так что комнаты, в которой я был крещен, больше не существует. Отцу было выгорожено в другом месте намного меньшее помещение. Это была не последняя пакость со стороны настоятеля: он еще распорядился, чтобы отца Александра перестали кормить — пусть добывает себе пищу сам.
О. Стефана сменил о. Иоанн Клименко — человек самодовольный и невежественный, служивший прежде в подмосковном Егорьевске. Он и его матушка были людьми хозяйственными. Прежде всего они озаботились покупкой добротного дома и его обустройством. Дурного в этом, впрочем, ничего не было. Первое время о. Иоанн присматривался к отцу и к нам, и ничего не предпринимал. Но вскоре он-таки заразился от о. Стефана злокачественной завистью и продолжил полосу гонений, которая странным образом (а может, и не странным) совпала с гонениями на отца Александра со стороны КГБ. С конца 1983 г. начались допросы, продолжавшиеся почти весь следующий год.
О. Иоанн тоже был зорок, но по–другому, чем наш отец. Во время службы он пронизывал паству острым взглядом, как бы высматривая в ней нечто, другим недоступное. За это я дал ему прозвище Иоанн Зоркое Око, или Иоанн Впередсмотрящий. На самом деле он выискивал магнитофоны, которые не терпел, и московских крамольников из числа евреев. Его проповеди были своего рода шедеврами в жанре абсурда, и я любил их слушать. Вязкие, с бесконечными повторами, они представляли собой поразительные по дикости самодельные толкования Евангелия. Такова была, в частности, чудовищная проповедь «О группах», где Христос, по его прихоти, без конца говорил своим палачам: «Я же Бог. За что вы Меня схватили?»
Во время произнесения этих проповедей я буквально давился от смеха. Хотелось тут же всё записать, но о. Иоанн со своим зорким оком не давал такой возможности. Поэтому я стоически выдерживал до конца, а потом вылетал на улицу и судорожно записывал всё, что запомнил. Однажды я прочел очередную подобную проповедь отцу Александру, ему одному. Это было в его кабинете в Новой Деревне. Пока я читал, он все время хохотал, так что мне приходилось останавливаться. Когда я кончил, он продолжал смеяться, а потом сказал: «Не может быть. Вы это придумали». Я возразил: «Ну, отец Александр, вы же были в это время в алтаре и просто не слушали, а я слушал. Это он и говорил. Я только слегка стилизовал».