Отец и грешник

Сахно Никита

– Да, – слово вылетело так, будто у него вырвали признание клещами изо рта. Двинуть бы им посохом по голове, да что будет проку?

– А что тогда? Вилман?

Но тот вновь погрузился в свое странное состояние отрешенности, оставив его одного отвечать на шквал вопросов.

– Понятия не имею, как это можно объяснить. Вы ведь видите, что этих случаев становится все больше. Но я не об этом. Что-то изменилось в самом мире. Или меняется. Это как будто увидеть, что небо начинает розоветь вместо того, чтобы быть голубым. Ты просто понимаешь, что-то

не так, но не можешь этого объяснить.

– И это как-то связано с нами? – с тревогой спросил Слав.

– Я не знаю, – устало вздохнул мужчина. «Как же мне хочется выпить!» – В этой деревне могут быть ответы на мои вопросы. Тот мальчик словно заразился здесь.

– Чего?! – встрепенулся Малин так, что у него дернулась борода. – Этим нельзя заразиться!

– Почем нам знать? Мы раньше с этим не сталкивались. Но паренек пришел отсюда, а здесь больных куда больше, я чувствую это. «От проклятой вони у меня кружится голова». Это не может быть совпадением. Лучше сделаем так. Мы почти на месте. Я с Вили пойду в деревню, разузнаю что к чему. А вы двое походите по окрестностям, попробуйте найти что-то интересное.

– Чего это ты всегда таскаешь с собой Вили? В тишине побыть хочешь?

– Ты прав. Именно этого я и хочу. Просто идите, развейтесь и понаблюдайте. Если мои догадки верны, здесь точно будет что-то не так.

– Развеяться! Не, ну ты слышал, Слав? Интересно, как это? Посмотреть, как бабы в поле кверху жопами торчат?

– А что, я бы не отказался, – хохотнул Анслав. – Пойдем.

Малин что-то продолжал бурчать, но постепенно его голос становился все более отдаленным, пока не пропал вовсе. Радомир испытал бы блаженство, не будь так противно от стоящей в воздухе вони. Интересно, что сказали бы все эти люди, если бы смогли учуять ее и при этом не имели возможности избавиться?

– Идем, Вилман. Кажется, здесь недалеко. Только постой в сторонке.

– Ага, – это все, что он мог вытянуть из него в последнее время.

Путь привел их к старой хибаре. По-видимому, хозяин уже редко занимался хозяйством, повсюду были видны следы запустения. Дырявые горшки висели на ограде, слегка побрякивая на ветру. Здесь было слишком пусто.

Радомир огляделся, но никого рядом не заметил. Поднявшись на порог, он постучал посохом в дверь. Какое-то время ему отвечала тишина, потом изнутри послышались звуки. Дверь медленно отворилась.

– Чего тебе? – старушка даже на порог выходить не стала. Само гостеприимство.

– Мир тебе добрая женщина. Меня сюда прислал мой путь, – его голос всегда действовал успокаивающе, особенно на женщин.

– Отец святой? Прости меня, дуру старую, не углядела. Глаза-то не те, – дверь открылась куда шире, демонстрируя женщину в видавшей виды одежонке. – Токмо вам этого. Нельзя сюда.

– Почему?

– Болезнь поселилась у нас. Бяда. Старый мой слег. Боюсь, скоро погребальную петь будем. Староста запретил сюда всем хаживать. Грит, заболеть могут все. А мне то, шо уже? Я со старым всю жизнь прожила.

– А болеет чем? –

вонь вела его. Он ощущал себя гончим псом, бегущим за добычей, и не ошибся, ему нужно было сюда.

– Да покуда ж знать то мне? Занемог. Лег в постель. Жар у него. Вы это… не серчайте, но опасно вам тут, отче.

– Не боись, женщина. За тем и пришел. Услыхал про беду вашу. Из Серых ям пришел. Мальчонку исцелил тамошнего уже. Дай на твоего мужа взглянуть.

– Неужто правда? – Радомир воспользовался ее замешательством и вошел внутрь, слегка покачнувшись от ударившего в нос смрада. Так с ним бывало каждый раз. К этому невозможно было привыкнуть.

– Правда, мать. Правда.

– Отче, – схватилась она за его одежду, маленькие глазки из-под морщин боязливо сверкнули. – Я не все сказала. Наш священник приходил. Мой-то подвывает, рычит иногда. Я вон святыми знаками все защитила. Как бы бесы не овладели им!

– И с этим разберемся, – он безошибочно двигался в нужное место, утягивая старушку за собой.

На полу, возле больного он увидел божественные охранные знаки.

– Говоришь, священник приходил?

– Ага, у нас свой, из местных. Дерёвня-то большая.

– А есть ли еще кто такой, как муж твой? – он присел на край кровати. Мужчина был без сознания, а дышал настолько незаметно, что казалось, будто умер. Сходства прибавлял слегка приоткрытый рот. Радомир незаметно поморщился от старых воспоминаний. Смотреть на мертвецов ему всегда было очень тяжело, невыносимо. Но этот человек был еще жив.

– Болящих-то? А-то как же! Уже человеков пять в деревне наберется.

– Давно ли болеют? – спросил он, дотрагиваясь до жаркого лба.

– Так уж с прошедшей ярмарки!

«Опять эта ярмарка».

Он уже хотел приступить, но, подумав, прибавил:

– Ты мать не бойся. Он может стонать сейчас, или говорить что-то, это болезнь из него выходить будет.

«Надеюсь, что выйдет».

Радомир склонился над больным, сильнее сжимая свой посох, ответа старушки, если он и был, он не слышал, полностью посвятив себя делу. Губы его медленно двигались, ощущая, как все тело становится проводником для невидимого тепла, приятно разливающегося по конечностям. Тело слегка вздрогнуло, будто его с силой сотрясли, а он продолжал. Что-то сопротивлялось ему, кричало, царапалось, но на этот раз старик молчал. Странник лишь ощущал эту борьбу внутри него. Но вскоре она закончилась. Тепло исчезло, и Радомир открыл глаза.

Старик хлопал глазами, а потом ослабевшим голосом попросил воды. Старушка стояла рядом, но вся словно съежилась. Переводила взгляд с одного на другого.

– Очнулся что ли?

– Да, теперь с ним все будет в порядке. Пусть только больше воды пьет.

– Старый…жив… – подошла она, не веря своим глазам, а потом неожиданно схватила его за воротник. – Ты куды золотое кольцо положил, а, паразит? Мне его мамка подарила! Пропил что ли?

Тот лишь бормотал что-то невразумительное. Радомир взял ее за локоть и отвел в сторону.