Отголосок: от погибшего деда до умершего
Шрифт:
Я впервые в жизни ела вареники, о которых читала в письме деда… И очень вкусные пирожки с луком. Марат сказал, что он тоже впервые попробовал вареники с калиновым желе, тетя Оля горделиво призналась, что на прошлой неделе экспериментировала и всем понравилось. «Так ты приехала, чтобы разузнать о деде, который умер там, но вроде как здесь погиб. А зачем?» «Хочу разобраться в этой истории». Тетя Оля опять заохала, но не так, как тогда, когда встречала Марата. Я и не знала, что оханье имеет разную интонацию. «У нас о таком говорят – за дурною головою и ногам нет покоя». Марат переводил. Он предупредил меня, чтобы я ни на что резко не реагировала, в пребывании в селе есть своя специфика, которую, как тайну далеких планет, не каждому дано познать. «Моя мать целиком и полностью с вами согласна. А я считаю, что мозг только тогда работает, когда ты его разминаешь, иначе заплывет жиром и сам ты заплывешь». «И тело лучше работает, если
После вкусного ужина тетя Оля устроилась возле трюмо, украшенного полотенцами с кружевными краями, подкрашивала ресницы и румянилась. «Ты куда это собралась?» «К Семеновичу, его жена в город подалась, так нужно покушать занести». «Так уж и нужно?» «А кто еще присмотрит лучше меня?» Тетя Оля подмигнула. «А вы что, имеете виды на женатого?» – поинтересовалась я. «Да какое там. Пока нет, но нужно быть начеку. Видишь ли, жена у него оглашенная. Кот у нее заболел, наш ветеринар в свиньях и коровах больше разбирается, хотя ее кот еще та свинья! Так она в город подалась, Аргуса своего спасать. А мужа здесь на произвол судьбы бросила». «Ну так он же мужчина, справится, взрослый, здоровый». «Дочка, ты замужем?» «Нет». «Была бы замужем – не болтала бы глупостей. Это кот справится, вот уже сколько веков они справляются и плодятся. А эти? Ты посмотри на них, больное через одного, пьянючее через одного, слабенькое через одного, а сколько этих через одного совпадает? О Матерь Божья. Пусть тебе что-то путное попадется на пути. Марат, дочка, тоже при жене, разве не говорил тебе?» «Тетя Оля! Да мы случайно познакомились и ничего такого здесь нет». «А когда случайно, так это вот, как ты говоришь, ничего такого здесь нет – быстро нарисовывается». Марат рассмеялся. Я его поддержала, потому что спорить с тетей Олей – себе дороже. «Тетя Оля феминистка?» – шепотом спросила я у Марата. «Нет, трезвая украинская женщина», – подмигнул мне Марат. «Вы бы ложились спать, завтра рано в церковь». Распорядившись, тетя Оля ушла из дома, даже походку сменила!
«Чтоб ты знала, у Семеновича есть не только болезненный кот и впечатлительная жена, но еще и собственная философия». «Сложная?» «Не очень. Во всем уродливом и отвратительном он обвиняет Чернобыль, а за все прекрасное благодарит природу. Теперь ты познакомилась с украинскими языческими богами добра и зла». «Тогда я со спокойной душой укладываюсь спать! Спокойной ночи».
Лишь только начало светать, как меня разбудила тетя Оля. Она склонилась надо мной. Голова ее была обмотана чем-то белым. Рядом стоял Марат с пергаментно-бледным, словно фаюмским лицом. «Что-то стряслось?» – спросила я. «Сейчас я тебе все переведу», – сказал Марат. Мне показалось, что он застонал. «Уже пора в церковь?» «Молчи! Вставай, умой лицо, пошли на двор». «Да как-то темно еще». «Молчи!» Умели они управлять, неудивительно, что выиграли войну. Я встала, умылась, вышла во двор, тетя Оля намотала мне на голову какое-то полотенце. «Что это?» «Рушник! Молчи, слушай. Как услышишь церковный звон, глаза возведи к небу и проси: “Праздник Покровонька, покрой мою головушку”». «Что?» «Марат! Переведи этой недоверчивой и бестолковой». Марат мне перевел дословно. «Для чего это?» «Чтобы удачно выйти замуж». «Зачем это мне?» «Вот глупая девчонка. И ребенка попроси – здорового и счастливого». Ослушаться я не смела, как автомат, произнесла все это к небу, вдыхая насыщенный осенними специями воздух.
В церкви все было торжественно, многие стояли с букетами: желтые, красные, оранжевые цветочки, калина, рябина, осенние листья, сухая трава, сухие маковки, камыш. Люди здоровались, разглядывали друг друга как будто впервые видели. Я спросила Марата, что это за феномен? Ну, ясно, когда смотрят на меня, иностранка, немка в вышиванке (она мне действительно очень была к лицу, тетя Оля еще и монисто подарила), они что, своих не видят каждый день? «Такими нарядными – нет. Знаешь, вот у меня такое впечатление, что наши люди выборы воспринимают как религиозный праздник. Особенно те, у которых есть деревенская культура, к церкви приученные. Выборы у нас такие же регулярные, как церковные праздники. Назначаются на выходные дни. Проснулся рано, умылся, нарядно оделся, чистый, как на исповедь, пришел, проучаствовал в ритуале, вышел, поднял лицо вверх – к небу или к кресту, перекрестился, попросил себе легкой доли и чтобы наш победил, а дальше – пить».
«Дальше пить?» «Можешь не сомневаться. Даже напиваться». У меня заработала мобилка, пришла смс, я думала, что меня прибьют, но только несколько человек бросили на меня недоброжелательные взгляды, а в целом никто не обратил внимания. Я видела, что мобильные телефоны есть у всех, у батюшки даже две трубки, одна, видимо, для прямой связи с Богом, но в церковь, наверное, их никто не брал.
«К
Я растерянно посмотрела на Марата. Он взял телефон, выключил его и сказал, что сейчас помолчим, будем повторять все за батюшкой, чтобы не оскандалиться. А потом он что-то придумает. «А мне что делать, я ничего не понимаю». «Помолись за своего деда. Она – мать, доносит до Него обо всех сыновьях. Хорошие они или плохие. Помолись за мир, за спокойствие. Мне кажется, неспроста ты сейчас в этой церкви, в этой сорочке, в этой стране, с этими людьми. И я за твоего деда помолюсь. И за свою бабушку, неизвестно где умершую и неизвестно где похороненную, где-то рядом они сейчас. Общаются или нет – мы сейчас не узнаем, но они рядом – это уж точно. И ты за нее помолись, за Майю Гетман, как я за Отто фон Вайхена». И я помолилась, как умела.
На улицу народ выходил шумно, в приподнятом настроении. Доносился женский смех, кто-то выдавал замуж дочь. Не знаю как, но я это поняла, наверное, потому что девушку поздравляли, целовали, она смущенно хихикала, а женщину постарше, державшую ее за руку, поздравляли еще завзятее и слегка подталкивали. «Ну и что они хотели?», – спросила я у Марата, который только что закончил общаться с детьми и «отмазал» меня от телевидения. «Хотели, чтобы ты расписалась в Книге почетных гостей, а еще получила звание почетного преподавателя музыкальной школы». «Слушай, как такое возможно? Я занималась музыкой не больше двух лет, потом бросила, потому что это не настолько меня заинтересовало, как мне казалось вначале». «Подожди, но ведь ты разбираешься в нотах, можешь что-то сыграть?» «В нотах разбираюсь. И именно «что-то» могу сыграть, несколько тактов какого-нибудь примитивного марша или начало этюда, вот и все». «Этого вполне достаточно для почетного преподавания. У нас в академики берут людей, у которых вообще нет высшего образования, в лучшем случае есть купленный диплом. И ты знаешь, мало кого это так удивляет, как тебя сейчас».
Я развела руками, не зная, как на это реагировать, надо воспринимать это как абстракционизм с национальным колоритом. Вдруг Марат расхохотался, на него обернулись несколько человек. «С чего тебя так разобрало?» «А я представил себе твое резюме. Ты у нас кто – LL.M? [7] »«Нет, бери выше, я – Ph.D [8] ». «Еще лучше, вижу как ты описываешь свое образование, места работы, указываешь свои научные разработки, возможно, авторство или соавторство книг. И отдельной строкой под графой «другое» не без тщеславия отмечаешь, что ты – почетный преподаватель Первой музыкальной школы имени Лятошинского (г. Житомир)». Он умел рассмешить. Когда мы отсмеялись, я заметила, как от толпы людей отделился мужчина, вспомнилось, что и в церкви он держался в сторонке. «Кто это?»
«Где?» Я показала. «А, вижу. Это Финка». «Странное имя». «Это не имя, это прозвище. Зовут его Сергей, а Финка он потому, что отсидел семь лет за поножовщину, теперь вот вернулся в родные места». «Понятно. Все его боятся». «Еще чего. Здесь, как минимум, в пяти семьях такие отсидевшие есть. С Финкой другой феномен. Он, понимаешь ли, после отсидки не стал пить, девок портить, резню и драки устраивать, на второй срок не подписался, он начал работать. У него большое хозяйство. Куры, индейки, кролики, свиньи, гуси. Так он их режет, а не людей. Целыми днями пашет, спину не разгибает, в другой поселок в магазин выпивать не ездит, пропащий человек». «Почему же пропащий? Гордиться надо, он – победитель, разве нет?» «Не все так просто. Вот у Петра сын над родителями издевается, все деньги забирает. У Елены муж забивает ее до полусмерти раз в месяц, Петричихин уже третий раз сидит, и это нормально». Я изумленно молчала. «Нормально, потому что это логично, естественно, понятно. А Финка ведет себя неестественно. Его же приезжим можно как образцовый пример приводить. Односельчане бесятся. Как же это? Оно ж сидело, оно ж бандит. Вот такие кружева, как любит говорить тетя Оля».
Кто-то коснулся моего рукава. Тетя Оля. «Пойдем к Орыське угощаться, поговоришь с ней, если получится». По дороге тетя Оля рассказала об Орыське. В войну та осталась сиротой, было ей семнадцать. И ходили к ней все, потому что она не понимала, как это можно отказать. Даже шлюхой ее никто не называл, потому что она все так делала, будто бы лечила. Орысечка-сестричка. Ребят из УПА она называла «свои», советских солдат – «наши», немецких – «другие». Все ей жаловались, она всем стелила и под всеми стелилась, но греха на совести у нее не было. Кормила всех, все отдавала. Бывало, и били Орысю, но побои ее характер не изменили. Чирикает что-то, как насекомое или птичка, голоса не повышает, стонет потихоньку, вот и не стеснялись ее ни свои, ни наши, ни другие. Кто хотел – издевался, кто хотел – жалел.