Отголосок: от погибшего деда до умершего
Шрифт:
«И слава Богу. Мы много знаем о машинах, по крайней мере, гораздо больше, чем о светлячках», – раздался чей-то голос. На балкон вышел Аркадий. «Вы не романтик», – сказала я. «Можно на «ты». Я романтик, но прагматичный. Метис. Дитя современного мира». Когда он улыбался – преображался. Это странно, но я подумала, что могла бы в него влюбиться. Так же сильно, как в Дерека. Трогательно-опасный. Это при том, что на подсознательном уровне он меня раздражал, я считала, что он использует Марата.
На какое-то мгновение я представила себя чайкой, которой он дал обезболивающую таблетку, чтобы та полетела, насколько хватит таблеточной анестезии, потом упала и разбилась. Но уже
«Что он тебе сказал?» «Я не уверена, что поняла. Слушай, а он женат?» Марат подумал перед тем, как ответить. «Он вдовец. Его дочери Анне шестнадцать, она учится в Женеве. Он не хотел, чтобы она росла с мачехой, поэтому у него постоянные отношения. Но не с одной женщиной, а с проститутками». «Он не верит в сестринство, но верит в проституток. Потому что легче поверить в чек – “к оплате”». «Он тебя обидел? Не обращай внимания, он заботится обо мне. Даже не обо мне, а о моей семье. Чтобы не распалась, чтобы никто ничего не разрушил». «Я похожа на женщину, которая может разрушить крепкую семью?» «Ты не похожа на проститутку. Этого ему достаточно, чтобы не доверять тебе. Давай сменим тему?» «Давай!»
«Ты когда-нибудь предполагала, что Германия объединится?» «Мне трудно было осознавать, что существует две Германии, если честно. Поэтому я воспринимала ту Германию – просто как отдаленную часть моей Германии. Или как часть Чехословакии. Впрочем, сейчас происходит то же самое. А ты думал, что Союз распадется, что твоя страна обретет независимость?»
«Не думал. Тогда я читал не те книжки. Но со временем начал думать, но Союз успел распасться до того, как эта мысль у меня созрела. А потом все закрутилось, как в калейдоскопе. Однажды ты встал, посмотрел в окно и увидел, что кто-то крутнул его, пока ты спал. И теперь перед тобой другая картинка. А потом еще раз. И еще». «А у меня такое впечатление, что этот кто-то эту картинку не докрутил, остановился на полпути, одна Германия наложилась на другую, но новой картинки не получилось. Что-то настоящее, а что-то поддельное». «Вы в силах ее докрутить».
Когда мы вернулись к гостям, Иван все еще продолжал жевать, Сергей уже спал. Аркадий вызвал офисного водителя, а Влад – такси. Слава смотрел телевизор с выключенным звуком и пил. Валера что-то рассказывал Ивану, который больше внимания оказывал красной рыбе, чем словам друга. Была уже половина первого. Я сказала, что мне нужно собирать чемодан, но Валера возразил, что мне его уже собрали. Потом он предложил выпить за дружбу народов. И мы выпили. Потом за женщин. Потом спросил, придираются ли наши таможенники к ввозу продуктов из Украины. «Может, они, как канадцы, думают, что мы упаковываем микробы в банки с икрой?» Я ответила, что не знаю, но у меня будет возможность проверить. Валера сказал, что несколько банок икры мне положили между брючками и синей кофточкой.
Потом мы еще за что-то пили, а может, и просто так, потому что Валера сказал, мол, последнее дело к чему-то привязываться. Пора было подхватываться и ехать в аэропорт. Марат вызвал такси, взглянул на меня. «Мда. Хрестоматийное возвращение немки из Украины домой. Пьяная, обкуренная и переломанная». Мы рассмеялись. «Тебе надо бы повстречать Кличко, чтобы сфотографироваться с ним и рассказывать, что это он тебя искалечил, потому что могу себе представить реакцию твоих на историю с ножницами. Или скажи, что тебя пытались изнасиловать менты». «Не неси чушь». У регистрационной стойки я встретила восточника
В самолете я и правда встретила Кличко и попросила с ним сфотографироваться. Он вежливо улыбнулся и согласился. Я спросила его, а вот как он ощущает, он уезжает из дома или едет домой. Он еще раз вежливо улыбнулся и сказал, что направляется из дома на работу. Резонно. Я собиралась еще что-то спросить, но какая-то личность в сером костюме прикинулась серым волком и настойчиво, касаясь моей загипсованной руки, предложила мне усесться на свое место. Что я и сделала.
Глава пятнадцатая
Сломанная рука превращала меня в человека, который что-то несет и боится уронить. Я думала, что привыкну к этому быстрее, чем на самом деле с этим свыкалась. Дом мой притих и совсем мне не был рад, когда я вернулась. Когда я возвращалась из всяких командировок и поездок, достаточно было почувствовать знакомый запах, и оживали эмоции. Я затаилась в прихожей, как вдруг услышала шорох. Вбежала в комнату, крепче придерживая сломанную руку, будто она могла воспользоваться моментом и сбежать, отвалиться. Двери шкафа были открыты, оттуда выглядывала мордочка Библии деда. Как котенок, который заснул в шкафу, а потом выглянул проверить, не пришел ли кто-то, кто может накормить.
Я присела и погладила ее, потом мне захотелось взять ее на руки и прижать к себе, но сломанная рука помешала мне. Поэтому я шире открыла дверь шкафа и уложила ее на нижнюю полку, провела рукой по обложке – как будто погладила и успокоила. Интересно, кто-нибудь еще общается с Библией, как с кошкой? В тот самый момент, когда вернулся домой?
На столе я заметила банку оливок. И маленькую записку: «Современная ветвь мира. С возвращением, Эйрена, [9] когда бы ты ни вернулась». Оливки были нафаршированы перцем чили. Это был привет от Манфреда. На записке порхал его фирменный голубок: три замершие в воздухе скобки. Манфред по мне соскучился, или ему что-то срочно понадобилось. Судя по перцу чили, это примирение было кусачим. Когда Манфред придет за этим примирением, нужно обязательно показать ему фотографию с Кличко. Марат – ясновидец, это ж надо такое напророчить.
Я решила, что пока не буду включать свой немецкий телефон, большая часть меня еще была в Украине, с Маратом. Не стоит начинать разговор и извиняться перед родственниками, если ты сама не чувствуешь своего физического присутствия. Кстати, о физике, нужно выпить кофе и отправиться в Институт экспериментальной биофизики, именно это я обещала Марату. Лично принести и зарегистрировать его проект. «Голос тела». Он не изменил название, оно воспринималось как эротический тренинг для одиноких дам.
Я заварила кофе. Горьковатый запах убаюкивал меня, хотелось свернуться клубочком в кресле и немного поспать. Манфред говорил, что запах и сущность кофе – ближе к одиночеству и индивидуализму. Чай – семейный, теплый, благочинный, призывающий к общению. Кофе – самодостаточный, резкий и пикантный. Он для прошлого и будущего, для воспоминаний и грез, чай – для настоящего. Я вспомнила слова Марата: «Нам все равно, что пить. Кофе, чай, водка, шиповник. Любое питье побуждает нас к разговорам и посиделкам. Это нечто ментальное». Захотелось запустить Интернет, чтобы найти что-то об Аркадии, или взять и написать ему письмо. Одержимость. Почему сестры увлекаются сомнительными друзьями своих братьев? С глазами, как у скалы.