Отклонение от нормы, Или приключения томбоя, обыкновенные и невероятные
Шрифт:
– Посмотришь ещё меня?
– Садись рядом.
Я положил руки ей на живот и углубился в осмотр.
Вроде всё к лучшему, только надо подправить потоки Силы, распутать вот этот клубок, освободить пуповинки. Осмотрел родовые пути. Странно.
Или так восстановилось, или…
– Что, Саша?
– Если бы я точно не знал, что мы с Юриком твои дети, я бы подумал, что ты не рожала.
Мама покраснела, но ничего не сказала. А мне и не надо было. Мне надо было в больницу к Толику.
Зайдя
В больницу меня еле пустили. Хорошо, палата была на первом этаже.
Я зашёл в палату. Возле кровати сидел Максим Сергеевич, держал Толика за руку и что-то ему рассказывал.
Увидев меня, он хмуро посмотрел и отвернулся. Я хмыкнул. Ещё меня будешь обвинять!
– Максим, выйди! – грубо сказал я.
– Ты что себе позволяешь?! – заскрипел зубами Максим.
– Ты хочешь, чтобы твой сын выздоровел? Тебе нельзя смотреть на то, что здесь будет происходить.
Я вовсе не собирался проводить здесь танцы с бубнами. Мне сейчас неприятно было видеть человека, из-за которого мальчик находился в коме.
Он ещё и меня в этом обвинял!
Снова скрипнув зубами, Максим пошёл к двери.
– И никого не пускай сюда! – крикнул я ему вслед.
Хлопнула дверь, я подключился к Толику.
Поправил ему жизненные Силы, вывел оставшуюся дрянь через катетер. Капельницу и кислород пока оставил. Тело было здоровое, но Толик не просыпался. Он не хотел.
Придётся искать его душу.
Я взял его за руку и закрыл глаза.
Я лежу на животе в луже крови. Бок сильно болит. Цепь придавливает к земле. Надо идти к будке.
Завывая от боли, я пополз к будке Памяти. Вот вход.
– Толик! – провыл я в темноту, - выйди, мне тяжело ползать.
Никто не вышел. Я прополз ещё, засунул голову в отверстие. Когда глаза привыкли, увидел в углу вонючей будки жалкого всклокоченного щенка. Очень неопрятного. Шерсть свалялась колтунами.
– Выходи, давай, гоняться ещё за тобой! Видишь, я ранен, заставляешь за тобой ползать. Как не стыдно!
Поджав хвост, душа Толика выбежала из будки Памяти.
– Почему не возвращаешься? – сердито спросил я.
– Мне стыдно…
– Тебе не стыдно, что за тобой ухаживает куча народу, что папа твой сходит с ума? Меня заставил страдать?
– Я не хотел тебя… Почему ты ранен?
– Саша уехал.
– Что?!
– Его папу перевели во Владивосток.
– Вон оно что. Значит, ты тоже туда уедешь. Твой родной город, ты всегда туда стремился. Зачем тогда мне возвращаться?
– Не валяй дурака. Если я здесь и страдаю, значит, не собираюсь никуда уходить. Здесь моё место.
– У Яны тоже кто-то родится. Я буду лишний.
– У тебя есть мама.
– Я ей нужен? Даже не звонит. Я написал ей открытку ещё на 8 марта. До сих пор ни слуху, ни духу.
– Может, адрес поменяла, может, болеет, в больнице лежит! Надо выяснять, а не отсиживаться по вонючим будкам.
– Я должен тебе рассказать…
– Потом расскажешь. У меня силы на исходе. Всё. Ухожу.
Я очнулся. Сил, действительно, почти не осталось.
Рука у Толика стала тёплая. Сам он во сне улыбался. Я снял трубки у носа, выдернул капельницу. Катетеры пусть сами снимают.
Посмотрел на спящего Толика, улыбнулся и поцеловал его в губы.
«Спящая принцесса наоборот» - подумал я, взял апельсин и сожрал его вместе с кожурой.
Ещё яблоко. Теперь можно и встать, а то в дверь уже кто-то ломится.
– Можно уже! – крикнул я, и в палату влетела медсестра и папа Толика.
– Что здесь происходит? – закричала сестра, кинувшись к больному.
– Тише ты, ребёнка разбудишь! – прикрикнул я. Толик и, правда, как ребёнок, спал, свернувшись клубочком, и улыбался во сне.
– До свиданья, Максим Сергеевич, прости, если что не так.
– Ты кто, Саша, волшебник?
– Что вы, я только учусь!
Домой я вернулся в приподнятом настроении. Толик скоро проснётся, будет с кем погулять, поплакаться в жилетку. Жаль, что плакать не могу.
За меня плачет моя душа.
Дома я навалился на еду, съел борщ, пюре с двумя котлетами, кружку чая с конфетами и сидел, отдуваясь и поглаживая округлившийся животик.
– Что, Саша, как Толик?
– Выздоравливает, - довольно сказал я, - Скоро проснётся, будем вдвоём, опять будем ночевать вместе, всё будет веселее… - комок в горле перехватил дыхание.
– Не надо, Саша.
– Не надо, - хрипло согласился я, - оно само. Пойду, посмотрю, что задавали.
– Может, здесь? Там твоя картина. Жуть какая. Что означает эта аллегория?
– Волчонок – это моя душа, видишь, она истекает кровью, ранена. В будке хранится Память. Там можно найти любую душу. Цепью я прикован к Памяти. За мной – дом с окошком. В нём меня ждут. Там живут самые дорогие мне люди. Пока горит окно, я никуда не смогу уйти.
– А этот, чёрный?
– Это Чёрный Щенок. Я его так назвал, он согласился. Вообще, это моё представление. На самом деле, конечно, всё не так.
– Ты не хочешь рассказать мне о Чёрном Щенке?
– Я мало знаю. Благодаря ему я не вою от боли, если помнишь, у него морда в крови. Это он зализывает мою рану, и мне легче.