Откровения Екатерины Медичи
Шрифт:
— Если это и вправду так, приглашай. — Муж насупился. — Мне уже обрыдли мази и повязки.
— Спасибо. — Я поцеловала его в лоб и отправилась составлять приглашение.
Миновала не одна неделя, а ответа все не было. Осенью мы, как обычно, перебрались в сложенный из камня и красного кирпича замок Блуа в долине Луары, где я освежила свои покои новыми стенными панелями и гобеленами. Здесь я проводила по многу часов, надзирая за исполнением домашних дел.
И однажды, во второй половине дня, в эти покои без уведомления вошел Мишель Нострадамус.
Я
— Ваше величество, — напевно и мрачно проговорил Нострадамус, — я прибыл из Фонтенбло. Мне сообщили, что вы здесь.
Он не выразил неудовольствия, однако явно намекал, что я вынудила его на путешествие, повлекшее за собой нешуточные расходы.
Я одарила гостя теплой улыбкой, сердцем чувствуя, что он не из тех, кого можно обмануть показной фальшью.
— Сожалею, что причинила вам такие неудобства, однако вы так и не ответили на мое письмо. Откуда мне было знать, что вы намереваетесь посетить меня?
— Я посчитал, что ваше величество желали бы увидеть меня как можно скорее. — Нострадамус не отвел прямого взгляда. — Вы писали, что его величество король, ваш супруг, страдает от открытой раны в бедре. Я не думал, что на подобное обращение нужно отвечать. — Он помолчал немного. — Рана по-прежнему досаждает его величеству?
Я кивнула, исподволь озадаченно разглядывая обтрепанные обшлага рукавов, нависавшие над его крупными костлявыми запястьями. Он выглядел так, словно прошел в этой мантии пешком до самого Блуа.
— У вас нет вещей?
— Дорожный мешок. Я оставил его снаружи, у стражников. Мы отправимся к королю немедленно?
Я снова кивнула, поднялась было — и тут комната вокруг меня словно поплыла. Пробудился мой дар, который так долго не давал о себе знать. Схватившись за край стола, я вдруг услышала голос Нострадамуса:
— Вы знаете, почему я пришел.
Я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он даже не шелохнулся, словно ничего не произошло.
Этот странный человек явился ко двору что-то поведать мне.
— Мы отправимся к его величеству чуть погодя. — Я знаком велела ближним дамам оставить нас одних, хоть это и было против обычая.
Ведь я королева и впервые в жизни вижу этого человека. Вполне возможно, он окажется сумасшедшим.
Однако я провела Нострадамуса в свой личный кабинет, комнатку с застекленным окном, позолоченным столом, стульями и камином. Стены здесь по моему желанию были обшиты благовонным кедром, на фронтисписах выложены золотом мои инициалы, переплетенные с инициалами Генриха. Мой кабинет в Блуа являлся одним из весьма немногих мест во Франции, где не красовались вездесущие «Г» и «Д»; всякий другой человек, обнаружив это, запнулся бы и даже спрятал усмешку.
Нострадамус, казалось, вовсе не обратил внимания на обстановку. Он сел на стул, который я ему жестом предложила, и, отказавшись
— Послание вашего величества стало для меня неожиданностью. За минувшие годы я несколько раз писал вам, но ответа так и не дождался.
— Вы писали мне? Но я не получала ваших писем. Уверяю вас, если бы я… — Возражения замерли на моих устах; я осознала, что вот-вот солгу. — По правде говоря, я получаю сотни писем и прошений. Секретарь, разумеется, сообщает мне о самых важных или личных, однако я не в состоянии просматривать всю свою почту.
— Понимаю. Стало быть, мои послания не были важны.
— Да нет же! Я просто их пропустила.
— Нет. Они не были важны.
Я вдруг поняла: Нострадамус вовсе не имеет в виду, что считает свои письма пустяковыми или же что они не попали в мои руки по чьему-то недосмотру. Он хочет сказать, что…
— Они и не должны были попасть к вам в руки, — прервал мои мысли Нострадамус и впервые за все время улыбнулся, показав кривые зубы. — Господь направляет наши стопы. Вам это известно; вы, ваше величество, так же как и я, чувствуете незримое.
Нечто шевельнулось, заворочалось во мне — то расправлял щупальца дар, которым я столько лет пренебрегала.
— Екатерина, — слабым голосом проговорила я. — Зовите меня Екатериной.
— Это было бы неуместно. Вы — моя королева.
Воцарилось молчание.
— Почему вы писали мне?
— Потому что у меня были видения. Видения о вас и о будущем. — Он подбородком указал в сторону двери. — Я записал их много лет назад, еще до вашего прибытия во Францию. Книга лежит в моем мешке. Если позволите, я прочту самое важное на память. Понимаете ли, видения приходят ко мне… — он замялся, подбирая точное слово, — внезапно. Многие из них по сей день остаются тайной.
— Да, — сказала я тихо. — Понимаю.
— Я так и думал. — Нострадамус сплел пальцы. — То, что я скажу, вам нелегко будет услышать.
Именно это я и подозревала. Нечто недоброе соткалось в воздухе, источаемое темным уголком его разума, который не имел никакого отношения к его человеческой природе.
— Я лишь сосуд, не более, — продолжал он. — Этот дар впервые посетил меня, когда я был еще подростком. Я всегда знал, что отличаюсь от других людей, но, лишь когда стал много старше, понял, насколько отличаюсь. Вначале я сопротивлялся своему дару. Я ненавидел власть, которой он обладал надо мной, но со временем сумел с ним смириться. Господь избрал меня по причинам, которые мне постичь не дано. Многие свои видения я перелагаю в стихи. Поэзия — это музыка. Слушатель внемлет ей — и слышит то, что хочет услышать.
Он закрыл глаза и вздохнул. Долгий этот вздох воспарил к потолку, точно струйка дыма. Затем лицо Нострадамуса исказилось, и меня охватила тревога. Я сидела недвижно, дожидаясь продолжения, а молчание между тем затягивалось.
Наконец он заговорил:
— Молодой лев победит старого в поединке.
Он выколет ему глаз в золотой клетке.
Две раны в одной,
Старый лев умрет жестокой смертью.
Я нахмурилась. Что же он имеет в виду? Лев, безусловно, символ монархии, однако один и тот же символ применим ко многим случаям, а Нострадамус к тому же говорил о клетках, о поединке.