Откровения Екатерины Медичи
Шрифт:
Я нашла Елизавету в детской, сидящей у окна.
День выдался погожий. С легким ветерком доносились голоса. Я подошла к Елизавете и увидела в саду несколько человек. Среди них я безошибочно различила девушку — она встряхивала пышной гривой волос не менее задорно, нежели гарцующая лошадь, которую девушка держала под уздцы. Тут сердце у меня екнуло — верхом на лошади сидел не кто иной, как мой сын Франциск. Изо всех сил вцепился он в луку седла, а Мария между тем водила лошадь по кругу. Я вздохнула с облегчением, обнаружив поблизости от них целую толпу конюхов.
— Похоже,
— Он делает успехи, — отозвалась Елизавета. — Скоро он будет готов впервые в жизни выехать на охоту.
Я обратила внимание, что рядом с ней сложены стопкой старые тетради. Должно быть, она обшарила все сундуки, чтобы извлечь на свет эти детские сокровища.
— Почему ты не с ними? — Я отодвинула тетради, чтобы присесть рядом с Елизаветой.
Дочь подняла на меня серьезный взгляд. В изящных руках она держала тетрадку; на пальцах не было ни колечка, хотя возраст уже позволял ей носить украшения; темные волосы обрамляли лицо, на котором жизнь еще не успела запечатлеть свои суровые уроки.
— Я хотела проверить, не забыла ли латынь.
— Забыла? — Мне показалось, что смех мой прозвучал чересчур громко. — Да как же, дитя мое, ты могла забыть латынь? Ты всегда знала ее в совершенстве. Никто не мог сравниться с тобой.
— Я просто хотела убедиться наверняка. — Елизавета подняла глаза. — Латынь пригодится мне при испанском дворе. Ты ведь за этим пришла, правда? Сообщить, что меня выдадут за Филиппа Второго?
— Кто тебе сказал? — Боль пронзила меня, точно молния.
— Мадам Сенешаль. Только не кори ее; я и сама это уже давно подозревала. Теперь я понимаю, матушка, сколько горя она тебе причинила, но сейчас винить ее не надо. Стать женой того, на кого мне укажут, — мой долг, и она лишь подтвердила то, что я и так знала.
Она все понимала; она знала, сколько мук принесло мне существование Дианы, хотя моя соперница была для детей словно вторая мать, неизменно присутствуя рядом с отцом. Елизавета знала, что мне довелось пережить в извечной тени фаворитки моего мужа. Казалось, я пряталась за прозрачным стеклом и все мои тайны для окружающих были как на ладони.
— У Филиппа будет любовница? — с тем же спокойствием спросила Елизавета.
— Нет, — ответила я не задумываясь. — Он известен своей высокой нравственностью.
— Но однако же он король. Много старше меня, уже вдовец. И у него есть сын от первого брака.
Онемев, я смотрела на Елизавету, а она продолжала:
— Я спрашиваю об этом потому, что в подобных обстоятельствах хочу держаться с тем же достоинством, что и ты.
— Филипп будет любить тебя. — Ощущая зияющую пустоту в груди, я крепко сжала руку дочери. — Разве может быть иначе? Ты молода, прекрасна, о такой жене мечтал бы любой король.
Не знаю, обращалась я в этот миг к Елизавете или же к мечте, которой у меня самой никогда не было. Но дочь улыбнулась и закрыла тетрадь, как будто мои слова успокоили ее.
— Я выйду замуж здесь или в Испании?
— Здесь, — услышала я собственный голос,
— Хорошо. Я хочу, чтобы подружками на свадьбе были мои сестры и Мария. — Елизавета наклонилась ко мне. — Я знаю, что Филипп не приедет за мной, но хочу встретить его доверенного посланца как будущая королева.
— Так и будет. — Мой голос сорвался. — Обещаю.
Елизавета обняла меня — подлинно моя дочь, истая Медичи.
— Спасибо, матушка, — прошептала она.
Глава 16
Свадьбу Елизаветы назначили на июнь, дабы совместить ее с венчанием сестры Генриха Маргариты с Филибертом Савойским — он, в отличие от Филиппа, должен был приехать в Париж. Филипп сообщил, что лицом, заменяющим его на свадебной церемонии, будет его верховный военачальник, грозный герцог Альба.
Подготовка приданого для дочери должна доставлять удовольствие, но я, надзирая за работой швей, торговцев шелком и бархатом, обувщиков, призванных одеть невесту с ног до головы, за укладыванием платьев, плащей, башмаков и муфт (кастильские зимы, я слыхала, морозны), чувствовала себя так, словно каждая новая вещь становилась очередным булыжником в мощеной дороге, по которой навсегда увезут мою дочь.
Филипп еще раньше недвусмысленно выразил желание, чтобы Елизавету отправили к нему как можно скорее. В свои тридцать два года он изнывал от стремления побыстрей обзавестись другим наследником. Мысль о том, каково будет жить моей дочери в его суровом королевстве, преследовала меня по ночам, словно кошмарный сон. Страдания мои усиливались еще и неизбежной разлукой с Маргаритой, которая, если не считать фрейлин, много лет была моей неизменной спутницей. Впрочем, сама Маргарита принимала замужество с необычным для нее смирением. К тридцати шести годам ее девическое стремление к независимости изрядно ослабело, и она, много лет прожив старой девой королевской крови, теперь желала остепениться.
— Жить, постоянно бросая вызов обществу, — одного этого сердцу мало, — сказала она мне. — Признаться, я уже предвкушаю свою будущую жизнь в Савойе. Там, по крайней мере, я стану полноценной женщиной.
Я всем сердцем желала своей золовке счастья, ведь в таком возрасте ей вряд ли удастся произвести на свет ребенка. Филиберт, прибыв в Париж, выразил восхищение своей будущей супругой. Это была странная пара, и я улыбалась, представляя, как ехидничал бы Франциск I, увидев свою костлявую дочурку рядом с ее дородным нареченным.
Мы и оглянуться не успели, как наступил июнь, а с ним прибыло испанское посольство.
Высокий, худощавый, с фигуркой агнца на шее — орденом Золотого Руна, — герцог Альба встретился с Елизаветой в парадном зале Лувра. Я сразу заметила на его желчном лице неподдельное изумление. Моя дочь надела бледно-розовое платье, расшитое драгоценными камнями. Она произнесла приветственную речь на безупречном испанском языке, и по окончании речи Альба наградил Елизавету чопорной улыбкой, что побудило прочих испанцев с восторгом закричать: «Hermosa! Прекрасная!» — и разразиться аплодисментами.