Открытие

Бахтамов Рафаил

– Мне надо видеть Таирову... Назиму Таирову.

– Извините, она немножко кашляет, - сказала хозяйка. Она чувствовала себя виноватой.

– Я из прокуратуры. По делу.

– Да-да...

Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же спокойное и ласковое. Не поняла?..

– Назима очень переживает. Она из села, далеко за Кировабадом. В город приехала, училась. Работает - такая радость. Это несчастье... Хорошая девочка, добрая.

Племянница...

–

Я вас прошу быть при разговоре.

– Да-да...

Назима сидела на низком стуле у печки. Когда он вошел, встала, положила книгу. С необычной для него наблюдательностью (пружина распрямлялась) Валерий увидел все: и похудевшее лицо, и зябкое движение плеч, и название книги - "Каталитический крекинг".

– Вы болели?

– Немного.

– Немного тяжело, - вздохнула женщина. Валерий понял; болезнь была серьезной.

– Может быть, мы тогда отложим? Вам трудно.

– Нет,-сказала она.-Пожалуйста, нет.

Женщина кивнула.

– Хорошо.

Вопросы были подготовлены заранее. Он не заглядывал в бумажку и не записывал ответы. Не забыл бы, даже если бы хотел. Это было его собственное дело.

Он попросил:

– Подумайте еще раз. Припомните. Не ошиблись ли вы с задвижками. Это очень важно.

И она старательно, по-детски, нахмурила лоб - вспоминала.

– По-моему - нет, - сказала она виновато.
– Я же подождала, когда температура снизилась, и потом закрыла задвижку. И открыла правую... И уж совсем потом отошла, села, взяла журнал. Задумалась, вот не помню о чем, и сразу взрыв...

Валерий поднялся. Конечно, она говорит правду. Дело не удастся кончить сегодня. И вообще неизвестно, кончится ли оно когда-нибудь. По крайней мере обвинительного заключения он не подпишет.

Он вышел на бульвар. Прямо за пожелтевшей травой газона начиналось море. Мысли ясные. Этот взрыв, 17-го, явление уникальное, на протяжении десятков лет взрывов не было. Значит и скважина, которая его вызвала, должна быть необычной. Ну да, необычной. Скажем, глубже пяти тысяч метров - таких раньше не бурили.

Или новая, с недавно открытого месторождения. Или, наоборот, очень старая. Случается, что промысловики возвращаются на нефтяные горизонты, которые эксплуатировались полвека назад. Тогда и крекинга не было...

Итак, первое - скважина исключительная.

Второе условие. Вступить в строй она должна была незадолго до взрыва. Скорее всего, в этом году... Больше взрывов не было. Очевидно, вскоре после 17-го скважина перестала давать нефть, вышла из строя. Это третье. Очень хорошо. Скважин, которые удовлетворяли бы всем трем условиям, наберется, наверное, не так уж много.

Валерий хлопнул в ладоши. Хорошая или плохая, но это уже система. Вспомнил Левина: "Неизвестное науке - это

же очень серьезно, это же чрезвычайно!" Стоп, не увлекаться. И все-таки лед тронулся, тронулся, господа присяжные заседатели...

Он научился экономить минуты. Знал наизусть расписание электричек, места остановок служебных автобусов, приспособился ездить на чем придется, даже на подводах. И все равно времени не хватало. Дни исчезали, просачивались сквозь пальцы, терялись в бумагах, в пробах, в беготне.

Он понимал, что до срока не успеет. А дальше? Выход был один: не думать. Вертеться в колесе ежедневных дел. Вставать в пять. Без четверти шесть выходить из дому. В электричке читать сегодняшние газеты и брошюры. На промысле - листать паспорта скважин, наблюдать за взятием проб. Везти очередную партию в лабораторию. Забегать или звонить в прокуратуру. Вечеромкниги и центральные газеты, их приносят в конце дня.

Ложиться и думать о чем-нибудь постороннем - скажем, о футболе. И засыпать.

Впрочем, по совести, все не так мрачно. С хитрым промысловым делом он как будто освоился. Может, поэтому девушки, берущие пробы, считают его своим.

Вчера вечером Марутин, заведующий третьим промыслом, сказал: "Кидай свою бюрократию и иди ко мне оператором. Свежий воздух, простор. Оклад не ниже, и премии, и будущее. Станешь мастером, кончишь заочно". Сказано было в шутку, а запомнилось - пожалуй, возьмет.

Но дела шли плохо. Давно и как-то очень уж быстро кончилась главная его надежда: глубокие скважины.

Одну за другой он вычеркнул из списка скважины, пробуренные на новых площадях. Остались наименее перспективные.

Он просыпался ночью и лежал, мучительно тасуя в памяти номера скважин. Ему чудилось, что сеть, которую он забросил-частая, прочная сеть, порвалась, и та, проклятая, скважина, ушла, выскользнула, как рыба.

Он зажигал настольную лампу, брал до боли знакомые книги.

Но нет, ошибки не было. Рыба не могла уйти. И всетаки - Валерий чувствовал - она ушла...

Он освободился рано и решил съездить к Женьке.

Последнее время они почти не виделись. Он попадал в институт поздно, когда лаборатория уже не работала, и оставлял бутылку у старика-сторожа. Старику было скучно. Растягивая беседу, он смотрел бутылку на свет, нюхал и, весело качая головой, говорил одно и тоже:

– Опять "Юбилейный"?

Уже садясь в трамваи, он вспоминал, что вчерашние пробы остались в прокуратуре. Делать крюк не хотелось, но в этом деле он с несколько даже суеверным чувством избегал малейшей небрежности. Бутылок было всего восемь, и в сумке они чувствовали себя слишком свободно. Когда он влезал в троллейбус, бутылки так дребезжали, что на него стали оглядываться.