Открытый урок (сборник)
Шрифт:
— Твой!
— То-то и оно, что мой, — буркнул кот. — Как пришел, так и ушел: ножками.
— А она?
— Что она?
— Кончай, Степан Васильевич! — взмолился Николай Николаевич. — Твои ведь штучки!
— Вот еще, — усмехнулся кот.
И по виду его было непонятно, врет он или просто обманывает.
— Убери сию минуту! — зашипел на него Николай Николаевич.
— Возьми да и выгони, коли не нравится, — резонно ответил кот. — Я при чем, если скус такой? Явление. Мне явления не положены. У меня такого права нет — живых людей вызывать. Может, искус, а может, предлог или, скажем, совпадение
20
Рыжий кот изъяснялся непонятно, значительно и готов был говорить еще долго, но тут пол под ногами Николая Николаевича хрустнул.
Фея резко обернулась, вскочила. В лице ее не было ясности, утомленное ночное лицо.
— Простите, — торопливо заговорила она, — может быть, я назойлива… Но мне не к кому было идти. Понимаете? Не к кому! Разумеется, вас я совсем не знаю. Но это еще лучше показывает, в каком отчаянном положении я очутилась… Дело в том, что… Да не стойте же вы в дверях, наконец! — вспыхнула она. — Глупо, и соседи могут увидеть, а мне это ни к чему.
— У меня нет соседей, — тупо сказал Николай Николаевич, придерживая дверь рукой.
— Я знаю! — резко сказала она. — Это так, машинально. Привычка с ходу мотивировать. Я знаю, что вы живете один. Собственно, это и есть одна из причин, почему… Но давайте по порядку. Может быть, вы все-таки войдете?
— Ничего, я здесь постою, — сказал Николай Николаевич.
— Ради бога, — ледяным голосом проговорила она. — Я и сама могу подойти.
Но не сделала ни шагу, осталась стоять спиной к окну.
— Может быть, вы спросите, как я сюда попала?
— Нет, — печально сказал Николай Николаевич, — этого я ни за что не спрошу.
— А напрасно. Ничего странного здесь нет. Просто шла по улице и думала о вас.
— Среди ночи?
— Да, среди ночи, почему бы нет? Разве я не могу думать о вас в любое время суток?
— Хорошо, не будем больше об этом.
— Правильно, не будем. Вошла в ваш подъезд, поднялась на ваш этаж. Дверь вашей квартиры была плохо захлопнута… Вот и всё. Вы же очень рассеянный, Николай Николаевич. Вы не замечали, как я полгода ходила за вами по пятам.
— Вы? За мной? По пятам? Полгода? — Николай Николаевич прижал руку к сердцу.
— Да, целых полгода. Сначала мне было смешно, вы так странно размахиваете руками на ходу, горбитесь, разговариваете сами с собой, читаете вслух стихи. Разумеется, я ходила не одна. С девочками из класса. Построимся гуськом — и шагаем за вами следом. Все оборачиваются, смеются, а вы так ни разу и не заметили. Девчонки хохотали как сумасшедшие, бросали в вас ледышками, кривлялись. Это еще зимой началось. А потом мне надоели эти шутки. Если это можно назвать шутками. Детские глупости. Две недели назад мы стояли у ворот, я и наши девочки. Знаете, где я живу? Точнее, жила. Нет, конечно. Впрочем, это неважно. Короче, они опять начали глупить. Оборжали вас, так это у нас называется. Вы прошли мимо и даже не взглянули. Тогда я сказала девчонкам: «Вы дуры, а он человек. Он живет своей жизнью, а у вас своей жизни нет». Разругались все со мной и ушли, а я вас догнала. Вас легко догнать, вы медленно идете. Дошла за вами до самого дома, по лестнице поднялась, всё хотела заговорить, но вы так странно под ноги себе смотрели… Очень угрюмо. И я подумала:
— Напрасно вы так о друзьях, — горько сказал Николай Николаевич.
— Он мне не друг! У меня нет друзей. Да и что такое друзья?
— Это тоже напрасно.
Фея опустила голову.
— Вы знаете, перед вами я просто теряюсь. Вы настолько другой… У вас обо всем есть собственное мнение. А он на все вопросы: «Чешуя!» — и только. Мне, если хотите знать, даже в познавательном смысле с ним совершенно неинтересно.
— Он вас обидел?
— Пусть бы только попробовал.
— Ну, дело ваше, — тихо сказал Николай Николаевич. — Зачем же вы все-таки пришли?
— Я насовсем пришла, — ответила она.
— Как?! — Николай Николаевич сделал шаг вперед, сильный ветер его подтолкнул, и, задребезжав, кухонная дверь захлопнулась за его спиной, как стеклянная обложка книги.
В коридоре вскрикнул Степан Васильевич: должно быть, дверью ему прищемило хвост.
А ты не подслушивай.
21
— Что вы сказали?! — вытянув шею, спросил Николай Николаевич.
— Я насовсем ушла, — с полуулыбкой, будто бы торжествуя, сказала фея и, сев на красный обитый кожимитом диванчик, отвернулась.
— Но как же… — Николай Николаевич потерянно оглянулся на дверь.
— Я ушла из дому, — твердо сказала она. — Я ушла из дому и пришла к вам. Что здесь непонятного? Мне некуда было идти, у меня нет друзей, я со всеми поссорилась, я никого не знаю. И гнать меня не вздумайте. Всё равно я не уйду. И ничего уже нельзя изменить. Да вы и не прогоните меня, я знаю. Не кошка же я, в конце концов.
— Но подождите… — пробормотал Николай Николаевич и сделал еще шаг вперед.
Сердце его, мелко топоча, убежало в дальний угол, а вместо него забилось другое — крупное, с таким редким биением, что было трудно дышать.
— Не надо ничего спрашивать, — молвила фея, глядя в ночное окно. — Я всё сама скажу. Я верю вам, я вам доверяю себя. Насовсем или нет — зависит только от вас. Это инстинкт, но я совершенно уверена: вы не можете сделать мне ничего плохого. Вы — человек. Так что же тут странного, если один человек доверяет себя другому?
С точки зрения Николая Николаевича в этом действительно не было ничего странного. Странно было то, что подобные вещи не случались на каждом шагу.
— Но почему именно я? — спросил он с глупой и неуместной улыбкой.
— Потому что вы мне очень нравитесь.
— Я?
— Вы.
— Но это невозможно.
— Бросьте кокетничать, — она повернулась к нему лицом, — вам это не идет.
— Послушайте, — стараясь унять дрожь, сказал Николай Николаевич. — Давайте рассуждать спокойно.
— Давайте, — согласилась она, — я давно этого ждала.
— Во-первых, вы меня не любите, — загибая пальцы, начал Николай Николаевич. — Не утверждайте, ради бога, что это не так, я не поверю: у вас просто не было времени.