Открывая новые горизонты. Споры у истоков русского кино. Жизнь и творчество Марка Алданова
Шрифт:
Подчеркнутый интерес к факту скорее органичен для очеркиста, чем для мастера художественной прозы. Когда два свидетельства о событии вступают между собой в противоречие, автор очерка обычно излагает обе версии, романист, за редчайшими исключениями, вынужден принять только одну -- и тотчас же он становится объектом нападок ученых. Алданов любил повторять фразу французского профессора Олара: "Нет ничего более почетного для историка, чем сказать: я не знаю".
Романы Алданова эмоциональны, богаты тонко найденными художественными деталями. Дважды, в очерке "Сталин" и в романе "Самоубийство", писатель рисует сцену тифлисской экспроприации 1907 года -- чтобы пополнить партийную кассу, большевистские боевики напали на кассиров банка, перевозивших крупную сумму. В романе самая впечатляющая деталь
В 1920-е и в первой половине 30-х годов Алданов работал над двумя большими эпическими полотнами: тетралогией "Мыслитель" и трилогией "Ключ" -- "Бегство" -- "Пещера". Параллельно он создавал очерки о людях и событиях тех же лет, бегло упоминаемых или вовсе опущенных в романах. Очерки, таким образом, можно было рассматривать как дополнительный фактический материал для читателя, заинтересовавшегося событиями, обсуждаемыми в романах. В то же время они имеют самостоятельную научную и художественную ценность.
...Романы мадам де Сталь пользовались во Франции на рубеже XVIII -- XIX веков грандиозным успехом. Говорили, что пустуют театры и церкви, когда выходят ее новые книги. Эта необыкновенная женщина была влюблена в Наполеона, но он пренебрежительно отверг ее чувство и более того - отправил писательницу в ссылку. Весной 1812 года с юным, вдвое моложе, чем она сама, мужем -- гусарским офицером и с новорожденным младенцем 46-летняя мадам де Сталь бежала в Россию. Она не говорила по-русски, но написала о России изумительные страницы: ей удалось подметить в русском народе те черты, которые позднее показала классическая русская литература. Об отношении русского общества к знаменитой француженке писал Пушкин в "Рославлеве".
Поездка мадам де Сталь могла бы под пером другого автора стать сюжетом авантюрного или героического романа. Алданов не написал о ней романа, он ограничился очерком "Коринна в России". В статьях разных лет и в романе "Живи как хочешь", где главный герой -- писатель, Алданов раскрыл свое понимание жанра романа: роман -- синтетическая форма искусства, полифонический жанр, включающий в себя и драму (диалог), и публицистику, и философию, и поэзию. Писатель предпочитал исторический роман с множеством вымышленных характеров и судеб, в движении которых отражается История.
Иное дело -- очерк, с его локальной темой, небольшим объемом, заданной недопустимостью вымысла. Алданов отбирал такие происшествия, которые по напряженности и запутанности интриги не уступали уголовному роману. От очерков -- шлейфов к романам он постепенно переходил к самостоятельным небольшим историческим этюдам. Он писал о Пикаре и его роли в знаменитом деле Дрейфуса, об убийстве анархистом французского президента Карно, об австрийском престолонаследнике, совершившем двойное самоубийство со своей возлюбленной. Он исследовал психологическую сторону этих подлинных событий, писал о том, как мотивы благородные и возвышенные всегда переплетаются с низменными и корыстными, как на заднем плане исторического спектакля за фигурами респектабельных государственных мужей возникают их тени -- полицейские агенты, авантюристы, заговорщики, убийцы. Изображая события, происходившие в давние времена, в далеких странах, он смотрел на них глазами нашего соотечественника, русского эмигранта.
Портрет Алданова работы художника Арнольда Лаховски относится ко второй половине 1920-х годов и был репродуцирован в книге "Современники", вышедшей на немецком языке. Мягкие черты интеллигента, высокий лоб, прямой проницательный взгляд, в глазах грусть. "Эмиграция не бегство и, конечно, не преступление. Эмиграция несчастье". Это пишет Алданов о дюке Ришелье, эмигрировавшем в конце XVIII века из Франции в Россию. Но одновременно не о себе ли самом и своих товарищах по несчастью, русских эмигрантах первой волны, эти грустные слова?
Алданов, как мы знаем, дебютировал в качестве политического публициста в 1918 году в революционном Петрограде книгой "Армагеддон". Эмигрировав, Алданов преимущественно жил во Франции, и одной из главных его тем стали русско-французские
Алданов размышлял об опасности вируса тоталитаризма, предостерегал против "ненависти к парламентаризму и воли к единоличной власти". Порою сегодняшние авторы рисуют Сталина и Гитлера жалкими ничтожествами. Алданов, думается, был ближе к истине: оба они люди выдающиеся, только людям очень сильной воли удается направлять ход исторических событий. Но тем хуже для человечества, что такие, как Гитлер и Сталин, -- люди выдающиеся! Пророческими оказались слова очерка о Гитлере: "И не сегодня-завтра он, чего доброго, подожжет мир". (Напомним в скобках, что в 1932 году немецкий издатель Алданова отказался печатать этот очерк.)
Красной нитью через художественную ткань очерков на современную тему проходит тревога писателя за судьбы цивилизации. Он считал, что зло в мире становится всесильным, гуманизм терпит тотальное крушение, надвигается век, когда нравственные ценности окончательно утратят смысл.
Оставалась одна надежда -- на "современных Питтов", политических лидеров демократической ориентации, таких, как Клемансо, Бриан, Ллойд Джордж, Черчилль. Их портреты чужды идеализации, идеализация какой бы то ни было исторической личности вообще претила писателю. Он сохранял ироническую интонацию даже когда писал о Ганди. О Ллойд Джордже, например, он счел нужным привести такое суждение современника: "Я предполагаю, что мистер Ллойд Джордж умеет читать. Но, во всяком случае, он этого никогда не делает". У каждого из приверженных парламентаризму политиков, по Алданову, свои человеческие недостатки, свои промахи, прегрешения, свои неуместные амбиции, но все же они заслуживают уважения: перефразируя приведенную в очерке "Коринна в России" цитату, их можно было бы назвать искусными шахматными игроками, играющими партию за человеческий род, взявшимися его защищать. "Я демократ, потому что пока люди не выдумали менее плохой формы общественного устройства", -- говорил писатель.
Читатель, несомненно, обратит внимание, что в изображении Алданова люди наполеоновской эпохи и XX века очень схожи, отличаются лишь внешне, а психология, побудительные мотивы поступков те же. "Каков подлец!" -- сказал Бонапарт, узнав о доносе Блана, и приказал выдать подлецу сто тысяч франков", -- читаем в очерке о генерале Пишегрю. Алданов итожит: "Такова брезгливая философия правителей". Так было, так будет, в мире ничего не меняется, прогресса не существует. Никогда не будет найдено справедливое общественное устройство, будут всегда бороться и мечтать о счастливом завтрашнем дне, а в итоге все останется по-старому, только место лошадей займут реактивные самолеты, а место стрел -- атомные бомбы. Писатель не признавал исторического детерминизма. "По случайности, -- писал он в очерке о Жозефине Богарне, -- эта женщина не взошла на эшафот, по случайности взошла на трон, по случайности с трона сошла". О полковнике Лоуренсе: "Байрон в нем отлично уживался с Майн Ридом. Вероятно, с годами все это прошло бы и он стал бы мирным профессором Оксфордского университета по кафедре средневековой архитектуры. Вышла, однако, неожиданность: мировая война".