Открывая новые горизонты. Споры у истоков русского кино. Жизнь и творчество Марка Алданова
Шрифт:
Первый том романа вышел в 1938 году. Между тем это произведение стало самым крупным событием в жизни Алданова и американских лет: в январе 1943 г. оно удостоено высокой литературной награды, а сам писатель избран лауреатом Клуба "Книга месяца" (такой же высокой чести был удостоен роман другого писателя-антифашиста, Томаса Манна, "Иосиф и его братья"). Алданов дает многочисленные интервью, его фотографии появляются в газетах, книга в течение года выходит несколькими изданиями, в том числе - массовым в бумажной обложке (paperback), общий ее тираж достиг 320 тысяч экземпляров. За своего друга порадовался В.В. Набоков: "Ваша книга предвещена четверкой аврорных статей в "Бук оф дзи монтс". Не только он, вся русская колония в США восприняла награду как собственный успех. "НАША ВЗЯЛА!" - написал заглавными буквами в поздравительном письме профессор Н. Вакар из Бостона, Массачусетс.
Самый авторитетный в те годы американский
Публикация романа, начавшись в парижских "Современных записках" с N 62, 1936, продолжалась вплоть до последнего номера (N 70, 1940), где под очередным отрывком значилось уже ставшее привычным читателям: "продолжение следует". Но продолжения не последовало, Париж пал, журнал был остановлен. Работу над рукописью Алданов заканчивал в США, текст последних глав появился в "Новом Журнале", N 1-3. Одновременно готовился английский перевод, озаглавленный "Пятая печать". Он-то и принес Алданову и деньги, и славу в Америке.
Вызвал жаркие дебаты: зачем в разгар войны автор неодобрительно отзывается о нашем союзнике, о дяде Джо? Коммунистическая газета "Daily Worker" упрекала его в скрытом пособничестве нацистам, а один из членов правления Клуба "Книга месяца" профессор Колумбийского университета Дороти Брюстер в знак протеста против выбора Клуба вышла из жюри. Весьма хладнокровно реагировал на шумиху Набоков: "Шум, поднятый копытцами коммунистов, скорее приятен".
Время действия романа - канун второй мировой войны, эпоха 1937 г. в СССР и Гражданская война в Испании. В воздухе, кажется, разлито предчувствие катастрофы. "Афоризм "после нас хоть потоп" устарел, - говорит один из персонажей.
– Мы с вами еще покатаемся по волнам потопа". "Начало конца" мирной передышки между двумя мировыми войнами, первые признаки кризиса коммунистической идеологии.
Предваряя журнальную публикацию романа, Алданов выступил со статьей. Упрекал русскую эмигрантскую литературу в том, что она не касается перемен в советской жизни последнего десятилетия, а между тем со стороны виднее: советским писателям, изображающим сталинскую современность, доверять нельзя. Сам он пришел к выводу: никакого "нового советского человека" в природе не существует, и советская жизнь не так хороша, как ее изображает газета "Правда".
...Среди персонажей, вместе едущих поездом на дипломатическую работу из Москвы в одну из западноевропейских столиц, по-видимому, в Брюссель, крупным планом выделены трое - видные государственные деятели, немолодые люди. Советский посол в молодости был меньшевиком, он очень боится, что давний грех ему припомнят. Командарм, в прошлом генерал царской армии, убеждает себя, что России можно служить при любом режиме, но в Мадриде в момент истины ему откроется: "Торжество зла, и я во всем участвую, дурак на службе у злодеев..." Третий - международный революционер-коминтерновец, соратник Ленина, убежденный, что после Ленина наступила эпоха, лживая насквозь: отправили на тот свет миллионы людей, остальных запугали, партия - "когорта политического преступления". Рисуя с симпатией своих героев из СССР, незаурядных, талантливых, писатель подчеркивает, что их характеры деформированы и иначе не может быть при тоталитарном строе: одно думают, другое говорят. Возникает традиционный для русской литературы вопрос: кто виноват? На заднем плане повествования маячит образ великого "вождя народов".
Очаровательный крохотный эпизод: одна из героинь романа, служащая советского посольства, пишет в свободное от работы время рассказ на модную тему о вредительстве. Она хотела бы закончить свой рассказ не как у всех - разоблачением злодея, а иначе. Перебирает варианты. Ведь не сценой же казни?
– так не бывает в произведениях социалистического реализма. Тогда, может быть, сценой раскаяния: "В камере районного прокурора, наверное, был портрет Сталина. Что если, взглянув на это лицо, Карталинский в порыве душевного раскаяния перейдет на сторону советской власти?" Имя "великого вождя" в контексте общепринятой лжи. Второй раз "имя-знамя" возникнет на последней странице романа. Маститому французскому писателю, члену Академии бессмертных, тот же посол предлагает сделку: в Москве издадут его собрание сочинений, заплатят долларами, но с непременным условием, что он должен отправить в адрес Сталина телеграмму в поддержку показательных процессов. И происходит нечто небывалое. Стены королевского дворца, где происходит разговор, в первый раз за столетия своего существования
Очень интересна в романе сюжетная линия, восходящая к "Преступлению и наказанию". Алданову представлялась фальшивой одна из главных идей Достоевского - идея очищения страданием. Почему так бегло и неубедительно в романе дано наказание - каторга, эпилог? Но описать каторгу по-настоящему означало бы наказание тоже изобразить как преступление. Не пришлось бы тогда очищать страданием и каторжное начальство? Алданов переписывает-переиначивает историю Раскольникова, перенеся ее во Францию 1930-х годов, и обнаруживает, что современного юношу-грабителя, замыслившего убийство, совершенно не терзают ни нравственные, ни духовные проблемы, для него лишить другого человека жизни, не оставив улик, - всего лишь интересная техническая задачка, способ самоутвердиться. Арестованный, отданный под суд злодей ни малейшего раскаяния не испытывает и на плаху идет как бы отрешенно - духовный предшественник террористов начала XXI столетия!
Автор-гуманист терзается его судьбой, выступает противником смертной казни. Не находит в себе сил нарисовать картину публичной казни, мерзкую, с его точки зрения, взамен предлагает читателю сухую справку из официального издания: казнь на гильотине осуществляется таким-то образом, последовательность действий палача такая-то...
К роману, опередившему книги Кестлера и Оруэлла, навеянному Достоевским, долго не утихал интерес. В конце 1945 г. Г.П. Струве делился с Алдановым такими наблюдениями: в Англии его совершенно невозможно купить, хотя вышло лондонское издание. Быть может, тираж скупило и уничтожило советское посольство? Прочитав роман в 1951 г., Михаил Чехов пришел в восторг: какой увлекательной могла бы получиться экранизация! Между тем, не только экранизации, но и русскоязычного издания так и не последовало (на Западе издательское дело на русском языке в 40-е годы находилось в полном упадке), и первое полное издание "Начала конца" появилось лишь в 90-е годы в Москве. За полвека книга не утратила остроты, за короткое время она была перепечатана трижды.
11.
Между тем, ко времени, когда разгорелся сыр-бор по поводу избрания "Начала конца" Клубом "Книга месяца", у Алданова уже кипела работа над новым романом, на этот раз историческим, - "Истоки", и этому роману, по-английски озаглавленному "Before the Deluge" ("Перед потопом"), опять суждено было стать лауреатом. Роман удостоился выбора Книжного общества Великобритании - и опять его не удавалось издать на русском языке, и опять поклонники Алданова повторяли, что это его лучший роман.
Упоминание "...я, вероятно, начну исторический роман" находим в письме Набокову от 31 мая 1942 г., первый отрывок, "В цирке", появился в газете "Новое русское слово" 1 января 1943 г. В замысел писателя входило ироническое уподобление государственных деятелей циркачам. Чтобы достоверно изобразить характеры и обычаи неизвестной ему среды, писатель отправился с бродячим цирком в турне по нескольким штатам. "Алеко Алданов?" - удивлялся, узнав об этом, Бунин. А. Бахрах свидетельствует: "Он знал, что быт и атмосфера этих цирков едва изменяются с годами и широтами. В результате даже в цирковой технике, описанной в романе, и там "комар носа не подточит".
Книга была закончена в 1946 году. 1 мая с окончанием романа автора поздравил М.А. Чехов, но, вероятно, в текст еще вносились какие-то изменения, на машинописном тексте последней страницы "Истоков" Алданов поставил чуть более позднюю дату: 5 июня 1946 года.
Почему в переломное время войны Алданов вдруг начал крупное произведение на историческую тему? Обычная его творческая манера - работать сразу над несколькими вещами из разных эпох. "Меня действительно интересуют лишь грандиозные нынешние события", - признавался он Набокову, но ниже в том же письме от 31 мая 1942 года сообщал: новый роман будет из недавнего прошлого (XIX век), и тема его - "откуда это пошло", то есть откуда произошло современное торжество зла, гитлеры, сталины. Алданов считал: это пошло с цареубийства 1 марта 1881 года. Общество тогда разделилось на два непримиримых лагеря, и каждый, уверенный в своей правоте, сделал ставку на насилие. Несомненно, Алданов отталкивался от популярного в предвоенные годы романа генерала-монархиста П.Н. Краснова "Цареубийцы" (1938), где цареубийство представало результатом международного масонского заговора. Алданов отвергал теорию заговоров. Повторял: при Александре II открывалась последняя возможность мирного, более или менее безболезненного развития России, и оно могло стать сказочным, благодаря ее размерам, мощи, богатству, в особенности же - благодаря одаренности русского народа. То, что этого не произошло, "даже не русская трагедия, а мировая".