Открывая новые страницы...(Международные вопросы: события и люди)
Шрифт:
Однако настроения в пользу переговоров Коминтерна с РСИ усиливались. 7 апреля руководители компартий Франции и Чехословакии М. Торез и К. Готвальд прислали в ИККИ телеграммы, предлагавшие Коминтерну пойти на эти переговоры. Вместо этого руководство ИККИ. получив указание Сталина, разослало компартиям директивы, содержавшие требование «усилить кампанию против 2-го Интернационала, который не только замалчивает измену германской социал-демократии, прекращает кампанию против германского фашизма, но и отказывается от единого фронта с коммунистами по настоянию германской социал-демократии. 2-й Интернационал и его секции срывают борьбу с фашизмом и наступлением капитала против рабочего класса. Необходимо подчеркнуть переход германской социал-демократии в лагерь фашизма». Здесь, разумеется, вновь сказалось отношение Сталина к социал-демократии и его влияние
Позиция Сталина в связи с событиями в Германии и его отношение к социал-демократии видны также по его правке весной 1933 года статьи одного из руководителей Компартии Германии, Ф. Геккерта, «Что происходит в Германии». На первой странице рукописи Сталин задает себе вопрос и отвечает на него: «Соц. — фашисты? Да». К словам автора о том, что социал-демократия перешла на сторону фашизма, Сталин приписал: «И почему коммунисты именуют социал-демократов вот уже три года социал-фашистами».
И позднее, в ответ на поставленный Г. Димитровым в его письме от 1 июля 1934 года вопрос: «Правильной ли является огульная квалификация социал-демократии как социал-фашизма?» — Сталин написал: «Насчет руководства — да, только не «огульная». Таким образом, и в период, когда компартии в ряде стран Европы, прорывая существовавшую стену недоверия между коммунистами и социал-демократами, добивались создания единого фронта, когда под руководством Димитрова в Исполкоме Коминтерна начался пересмотр несостоятельных схем и догм, Сталин еще сохранял свои представления о социал-демократии. На вопрос Димитрова: «Правильно ли считать социал-демократию везде и при всяких условиях главной социальной опорой буржуазии?» — он ответил: «В Персии, конечно, нет. В основных капстранах — да». На вопрос: «Правильно ли считать все левые социал-демократические группировки при всяких условиях главной опасностью?» — Сталин ответил: «Объективно — да».
В этом письме Димитров, излагая основные идеи своего будущего доклада на VII конгрессе Коминтерна, предложил вместо применения тактики единого фронта «исключительно как маневра для разоблачения социал-демократии без серьезных попыток создать действительное единство рабочих в борьбе… превратить ее в действенный фактор развертывания массовой борьбы против наступления фашизма». Сталин на полях написал: «Должны», а также: «Против кого этот тезис?»
Такие вопросы Сталин задавал и по поводу других предложений Димитрова. Это свидетельствовало не только о подозрительности Сталина, но и о нежелании отказаться от сектантского подхода к проблеме единства действий коммунистов и социал-демократов.
Пометки Сталина отражают, как представляется, возникшие у него колебания в правильности прежних схем. Однако, они это тоже показывают достаточно четко, его при этом весьма беспокоила мысль, не станет ли ясно, кто навязывал все подобные установки.
Документы свидетельствуют, что в руководстве Коминтерна при выработке новых установок понимали, что речь идет о преодолении сталинских догм. Так, на заседании комиссии по 2-му пункту повестки дня конгресса работник аппарата Коминтерна немецкий коммунист С. Шваб 2 августа 1934 года говорил: «Я полагаю, что ни один тезис Сталина не использовали столь беззастенчиво, как тезис о близнецах. Его цитирование стало удобным приемом, чтобы избавиться от выявления отличий, разницы в методах».
Весьма красноречивым является признание секретаря ИККИ Д. З. Мануильского 14 июня 1934 года в комиссии по подготовке конгресса: «Как мы себе представляли развитие раньше? Мы себе представляли, что развитие будет такое: борьба с социал-демократией на исторической арене, класс против класса, буржуазия — пролетариат, и для того, чтобы мы возглавили пролетариат, надо разгромить социал-демократию. Мы себе представляли две группы: коммунисты и социал-демократы. Вот мы себе представляли, какие две группы борются между собой. Мы представляли себе, что в конце концов мы победим социал-демократию, но вышло не так, как мы думали на VI конгрессе. Социал-демократию разгромили не коммунисты, а фашисты. Все наши указания были таковы, что социал-демократия — это наш главный враг. Вопрос заключается в том, что, игнорируя борьбу с фашизмом, мы сосредоточивали весь огонь на социал-демократии и считали, что, борясь с социал-демократией, мы тем самым громили фашизм… Я думаю, вывод такой, что вопрос о борьбе с фашизмом сейчас должен быть поставлен несколько иначе, чем мы его ставили до сих пор».
В политике коммунистических партий, в развитии коммунистического
VII конгресс на деле означал серьезную попытку вернуть Коминтерну значение коллективного руководящего органа коммунистического движения, органа, проводящего свою деятельность на марксистско-ленинских принципах, учитывающего как интернационалистскую основу движения, так и его национально-специфические черты в различных странах. Это свидетельствовало об огромных идейно-политических потенциях коммунистического движения, росте его зрелости. Осуществление компартиями политики антифашистского единства, сплочения демократических и антивоенных сил, провозглашенное VII конгрессом Коминтерна, означали завершение в целом процесса становления коммунистических партий как партий нового типа, важный шаг к укреплению их самостоятельности.
Решения VII конгресса, которые были приняты в атмосфере набиравшего безудержный размах культа личности Сталина, фактически отбросили многие господствовавшие тогда в коммунистическом движении сектантские установки, автором которых был Сталин. На практике эти решения, опиравшиеся на успехи в создании единого рабочего фронта во Франции, Италии, Испании и некоторых других странах, содействовали возникновению движения народного антифашистского фронта. Однако оно не получило в предвоенные годы такого размаха, который мог обеспечить перевес демократических сил над силами, подготавливавшими развязывание второй мировой войны.
Разумеется, подготовка VII конгресса Коминтерна, выработка проектов его решений не могли идти без Сталина и вопреки его мнению. Можно допустить, что в создавшейся ситуации Сталин счел целесообразным согласиться с предложениями Г. Димитрова и других руководителей Коминтерна. Это в определенной мере совпадало с внешнеполитическими акциями Советского правительства, направленными на создание системы коллективной безопасности. Однако Сталин, как это отмечали советские историки Б. М. Лейбзон и К. К. Шириня, «публично нигде не выразил своего отношения к новой политике Коминтерна… Это было скорее молчаливое согласие с решениями конгресса, чем их активная поддержка». К этому можно добавить, что процессы 1936–1938 годов, смерч террора, который обрушил на советских людей Сталин и который не миновал Коминтерна и компартий, подорвали не только возможности осуществления единого фронта в предвоенные годы, но и нанесли непоправимый удар Коминтерну.
В этой ситуации все попытки Коминтерна добиться создания в международном масштабе единого фронта коммунистов и социал-демократов, особенно в связи с необходимостью оказания помощи испанскому народу в его героической борьбе с франкистскими мятежниками, опиравшимися на прямую поддержку и военную интервенцию итало-германского фашизма, оказались безуспешными. И в этот период правая социал-демократия вновь упорно отказывалась от сотрудничества с коммунистами, считая, что единственным средством предотвращения опасности войны является ориентация на западные державы. Намечавшиеся в ряде случаев контакты коммунистов и социал-демократов были сорваны вследствие воздействия на мировое общественное мнение позорных судебных процессов конца 30-х годов, организованных Сталиным и его подручными, и яростной кампании в печати против тех, кто посмел заявить об их фальсифицированном характере. Все это роковым образом препятствовало созданию единого антифашистского фронта. И к началу второй мировой войны такого фронта не существовало. Лишь значительно позднее в огне движения Сопротивления фашистским поработителям, в ходе национально-освободительной борьбы политика антифашистского единства, выработанная VII конгрессом Коминтерна, воплотилась в жизнь, способствуя успеху в разгроме фашизма.