Открывая новые страницы...(Международные вопросы: события и люди)
Шрифт:
Можем ли мы сегодня понять, что двигало им? Боюсь, что до конца осознать, как такое стало возможным, нам не суждено.
В протоколах процесса мне попались строки из выступления Радека: «…мы до конца осознали, орудием каких исторических сил были. Очень плохо, что при нашей грамотности мы так это поздно сознали, но пусть это наше сознание кому-нибудь послужит…» Не о себе как об агенте иностранных разведок он говорил. О другом. О том трагическом компромиссе 1929 года, который привел к тому, что он, как и многие, стал не только жертвой, но и послушным орудием палачей. Пусть всем послужит нравственным уроком его жизнь, в которой немало светлых страниц и загадочная смерть от рук уголовников в тюремной камере
С той поры прошло полвека. История оживает, сбрасывая ярлыки. И нам сегодня нисколько не нужна идеализация Радека, его соратников: каждая судьба, пусть и столь неоднозначная, — еще одно предостережение для нас, ныне живущих.
…Когда я иду мимо дома на набережной, с его скорбной чередой мемориальных досок, кажется, что двор вот-вот оживет, из ворот выедут «эмки», подтянутые командармы откозыряют друг другу, а когда над городом сгустится ночь и начнут гаснуть огни квартир, я увижу, как люди в форме НКВД втолкнут в свою машину очередную жертву. А утром у подъезда будет шутить и смеяться, окруженный обожавшим его пацаньем, человек, для которого сегодня не приготовили ни гранита, ни бронзы, чей след, казалось, потерялся полвека назад, — Карл Радек. Мне хочется спросить его о многом. Но важен один вопрос: «Как вы могли?» Он уходит молча, отворачиваясь, и я понимаю: как и тогда, дочери, он не ответит и мне. Не ответит, потому что он герой своего времени, прошедший достойно через революционную борьбу, труднейшую войну против угнетения и не сумевший сохранить свое «я» в мире, который, как он считал, завоеван и им для люлей.
Ф. И. Фирсов, И. С. Яжборовская
Под диктовку Сталина… [79]
(О репрессиях против Коммунистической партии Польши)
В феврале 1938 года в первом номере журнала «Коммунистический Интернационал» под рубрикой «Письмо из Варшавы» появилась статья, сообщавшая, что Компартия Польши (КПП) засорена провокаторами польской охранки, которые проникли даже в руководство, добиваясь «подчинения КПП преступным замыслам пилсудчины». Статья появилась одновременно с приездом в Испанию представителя Исполкома Коминтерна (ИККИ), действовавшего под псевдонимом «Жан», «Богданов» и «Козинаров». Он информировал польских коммунистов-интербригадовцев о решении Коминтерна распустить КПП и начать формирование ее заново.
79
Печатается по: Новое время. 1989. № 2. 384
Польские коммунисты, вынужденные подчиниться указанию Коминтерна, не могли понять причин такого решения. Роспуск КПП произошел в наиболее ответственный момент, когда над Польшей нависла угроза гитлеровской агрессии.
Польские коммунисты в чрезвычайно сложных условиях не прекратили борьбу против фашизма. В годы гитлеровской оккупации была воссоздана революционная организация — Польская рабочая партия. Характерно, что в 1942 году в донесении из оккупированной гитлеровцами Польши лондонскому эмигрантскому правительству Сикорского констатировалось, что польские коммунисты, «несмотря на сталинский погром, оставались верными коммунизму и ожидали только призыва к организации, считая, что есть какая-то политическая тайна, которую нельзя раскрывать, но которая оправдывает факт роспуска партии. Совершенно точно, что не менее 90 процентов членов КПП не поверили в официальные мотивы роспуска партии, представленные Москвой».
Поскольку в буржуазной Польше КПП (до 1925 г. она называлась Коммунистической рабочей партией Польши — КРПП) действовала в условиях подполья, значительная часть ее руководства и кадров была вынуждена длительное время находиться в эмиграции в Москве. Многие польские коммунисты, жившие долгое время в Стране Советов, являлись членами большевистской партии и были заняты на
Польские коммунисты с тревогой наблюдали за тем, как в 20-е годы развертывалась внутрипартийная борьба в РКП(б), отражавшаяся и на деятельности Исполкома Коминтерна. Их беспокоили, в частности, стремление Зиновьева, возглавлявшего тогда ИККИ, играть в нем особую роль, его тяга к единовластию, сопровождавшаяся нарушением ленинских принципов, «игра в вождизм», его «туманные» мутные формулировки, постоянно вызывающие недоразумения».
Руководство Коминтерна допустило серьезную ошибку осенью 1923 года, считая, что в Германии созрели все условия для победы пролетарской революции. Когда эти надежды не оправдались, в международном коммунистическом движении возникла сложная ситуация. Выявилась тенденция решать спорные вопросы путем «отсечения» несогласных, обвинять в оппортунизме сторонников более реалистического подхода к политическим проблемам.
22 декабря 1923 года пленум ЦК КРПП направил в Президиум ИККИ и Политбюро ЦК РКП(б) письмо с критикой ошибок Коминтерна в германском вопросе. В письме выражалось также беспокойство в связи с развитием внутрипартийной борьбы в РКП(б), и особенно с методами этой борьбы. Отдавая дань популярности Троцкого, руководство КРПП (отнюдь не поддерживавшее его в разногласиях с линией ЦК РКП(б), писало: «Мы не допускаем возможности того, чтобы тов. Троцкий оказался вне рядов вождей РКП и КИ». Разъясняя эту позицию, один из руководителей КРПП — Э. Прухняк в беседе с Г. Зиновьевым подчеркнул: «Наш ЦК не имел и не имеет намерения поддерживать какую-либо фракцию в РКП(б). Он заботится об интересах польского коммунистического движения и всего Интернационала, для которого кризис в РКП(б) был бы огромным ударом».
В траурные январские дни 1924 года член заграничного Политбюро ЦК КРПП М. Кошутская (Вера Костшева) писала в Варшаву в связи с нападками Троцкого на аппарат партии, попытками противопоставить партию ее аппарату, что она решительно против троцкистской концепции радикальной смены аппарата, за постепенность его обновления.
Самой большой опасностью М. Кошутская считала раскол в РКП(б). «Никогда нельзя построить партийного руководства, — писала она, — если будут искусственно дискредитироваться люди, которые завоевали себе в партии доверие, или же насильственно будут навязываться лидеры. Эта система постоянного возвышения или сталкивания вниз, милости или немилости вредна… Мы представили в отношении так называемых «правых» и «левых» декларацию. Мы знаем заранее, что за такое выступление грозит обвинение в оппортунизме, однако мы считаем, что молчать нельзя».
Сталин и Зиновьев расценили письмо ЦК КРПП как защиту Троцкого. В ответном письме от 4 февраля 1924 года, подписанном Сталиным, подчеркивалось, что письмо польского ЦК «объективно может стать поддержкой той небольшой оппозиционной фракции в РКП, политика которой отвергнута громадным большинством нашей партии». Этот тезис в дальнейшем все более заострялся и был превращен Сталиным на V конгрессе Коминтерна в прямое обвинение ЦК КРПП в том, что он «представлял польское отделение оппортунистической оппозиции в РКП(б)».
На этом конгрессе, опираясь на «леваков» в КРПП и польских коммунистов, живших в СССР, Сталину и Зиновьеву удалось добиться того, что большинство польской делегации противопоставило себя руководителям КРПП. На заседании Польской комиссии конгресса Сталин, Молотов и Скрыпник пустили в ход утверждения, будто руководители КРПП наносят ущерб интересам Страны Советов, подрывают авторитет РКП(б), который польские коммунисты высоко ценили. Результат борьбы был предрешен. От руководства партией отстранили группу ее ведущих лидеров и теоретиков — А. Барского, М. Кошутскую, X. Валецкого, Э. Прухняка. По настоянию Сталина польские делегаты на V конгрессе, не имея на то полномочий, избрали временное Бюро ЦК, в которое вошли «леваки».