Отложенное детство

Бондаренко Алевтина

– Утро-то какое, ни ветра, ни снега – радовалась тётя Капа, – и мороз небольшой.

– Что нас ждёт в этом Задонске, – вздыхала бабушка Дуня.

– Да лишь бы закончилась эта бесконечная дорога, – похоже, у тёти Капы было хорошее настроение.

Задонск

Безоблачное утро создавало вокруг удивительное ощущение радости, и надежды, что наши странствия подойдут к концу.

Под солнечными лучами снег блестел так, что невозможно было смотреть по сторонам – слепило глаза. Движение здесь, на дороге, было оживлённым.

Только

наши перегруженные машины не могли ехать быстро. Останавливались всего один раз, чтобы подкормить их прожорливые печки.

Наконец по обеим сторонам дороги стали попадаться дома, которые сначала неторопливо плыли нам навстречу, а потом так же неторопливо удалялись от нас. А навстречу спешили всё новые и новые дома…

– Вот и Задонск, – сказала тётя Капа. – Кажется, приехали.

Машины действительно остановились. Дедушка у двух военных стал спрашивать, как нам дальше проехать по нужному адресу. Ему объяснили, и мы опять поехали, свернув на другую улицу, которая была гораздо уже, и машины здесь тихо и неторопливо пробирались вдоль домов, пока не повернули ещё раз, на большую улицу…

И тут вдруг в небе послышался гул. Он всё нарастал. По небу летело так много самолётов, что мне показалось, будто это огромная стая жужжащих птиц заслонила солнце. Самолёты летели высоко, но я не могла отвести от них глаз, и потому не сразу поняла, что машины давно стоят, задний борт откинут, все суетятся, у всех испуганные лица…

Дедушка протянул ко мне руки, чтобы снять с грузовика, и вдруг откуда-то из-за домов выскочили два самолёта. Они летели гораздо ниже, прямо над нами. Я от страха пригнула голову, но, как и все, стала смотреть им вслед. И тут дедушка закричал:

– Они разворачиваются! Всем быстро под машины!

Бабушка схватила меня за руку и, наклонившись, мы с нею поползли к заднему колесу. Всё, что я помню дальше, это жуткий вой и удар. Земля сильно вздрогнула, потом ещё и ещё раз. Может быть, я это ощущала, но уже ничего не слышала.

Не помню, как оказалась у Мити на руках. Потом увидела Павлика, красного от крика, с широко раскрытым ртом. Он стоял у калитки рядом с тётей Капой, которая лежала на дорожке, ведущей к какому-то дому. Видела, как дедушка с водителем поднимали её. Вокруг что-то говорили, но я почему-то ничего не слышала…

Проснулась на кровати. Белая подушка, простынка. Я сладко потянулась и снова закрыла глаза. И вдруг услышала Митин голос:

– Так я не понял, ты проснулась или ещё решила продолжить?

Я села на кровати, огляделась – небольшая комната, у двери на стуле сидит Митя, у противоположной стены ещё одна кровать, тумбочка рядом и одно окно с голубыми занавесками. Солнечные зайчики пляшут на светло-серой стене.

– Тут бабушка спала, – пояснил Митя, – сейчас она с Павликом в коридоре. Он всё рвётся к тебе, но мы решили дать тебе ещё поспать.

– Доброе утро. Митя, расскажи мне всё, – попросила я.

– Я тебя понял, – и Митя хлопнул себя

по коленкам. – Рассказываю: сначала хорошие новости. Мы в госпитале. Все живы-здоровы, хоть и получили лёгкую контузию. Машины доставили по назначению. Павел Сазоныч сдаёт груз, отчитывается.

– А какие плохие новости?

– Капитолине Павловне придётся еще немного здесь полежать. У неё контузия посерьёзнее. И ещё, Аля, сейчас не утро, а вечер. Ты почти сутки спала. Ну, я пошёл за бабушкой. Одевайся пока. Поужинать бы не мешало.

И Митя ушёл.

Через минуту Павлик ворвался в комнату, как ураган. Я и сама была очень рада видеть брата. Обняла его и стала целовать в мокрые щечки, заглядывая в припухшие от слёз глаза.

– Аля, ты – моя? – то ли спрашивал, то ли утверждал Павлик.

– Твоя, твоя, – говорила бабушка, – чья же она ещё.

Но тут пришёл дядя в белом халате, и бабушке пришлось увести упиравшегося Павлика. Это был доктор – такой серьёзный, что даже немного грустный. Он долго меня всю рассматривал, особенно глаза и уши. Потом стучал по коленкам, заставлял приседать и подпрыгивать.

Я всё выполняла, даже то, что мне казалось смешным. Но доктор ни разу не улыбнулся, а всё записывал в свой блокнот. Кончив писать, он посмотрел на меня и спросил:

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты хорошая девочка?

Я повспоминала. Всё как-то получалось наоборот – и я ему честно сказала, что нет.

– А почему? – удивился он.

– Наверное, потому, что у меня бывают непослушания, – призналась я.

– Ну это ты зря. Я считаю тебя хорошей девочкой, и поэтому назначаю тебе очень полезные пилюли. Придётся их попить, чтобы голова не болела. Хорошо?

Я кивнула.

– Ну, еще увидимся, – сказал он. Потом подумал и добавил: – А непослушания встречаются даже у взрослых. Это я тебе как врач говорю.

И ушёл.

Ужинали неподалёку, в маленькой столовой – бабушка, Митя, Павлик и я. Так непривычно было без Варвары Игоревны и Тимофея Филипповича. Они уже уехали к своим родственникам, которые жили недалеко от Задонска. Фёдор Иванович, наш водитель, остался с машиной при воинской части, а тёте Капе ещё не разрешили вставать.

Когда пришёл дедушка, он стал подробно рассказывать, в каком хорошем доме нас теперь поселят.

– Вы пока остаётесь в госпитале, – потом объяснил он, – но только до утра. Утром мы с Митей за вами приедем.

Ура-а!! Нас с Павликом быстро одели, и мы вышли во двор госпиталя проводить дедушку и Митю, да и погулять немного. Митя нам рассказал, что госпиталь состоит из трёх домов, в одном из которых мы находимся. Тётя Капа лежит в другом доме, но нас с Павликом туда не пустят.

Над городом сгущались сумерки. Митя и дедушка ушли. Бабушка стала торопить меня – пора было возвращаться в палату, а меня в незнакомом городе, в чужом тёмном дворе вдруг охватила такая грусть по дому, что нечем стало дышать. Слёзы потоками потекли по щекам.