Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)
Шрифт:
Какие-то аргументы в поддержку мужа привожу и я, и тоже с возмущением...
– Перерывов в принятии заявлений быть не может, - негодует муж. Жизнь идет. У меня будет ребенок от другой женщины...
Но перед нами... стена.
Александр Исаевич спрашивает, как ему увидеть заведующую загсом.
– Ее нет. Она в горисполкоме. Занята открытием Дворца бракосочетаний.
– А ее телефон там?
– У нее нет телефона.
Под натиском мужа сотрудница выходит из комнаты, чтобы позвонить какому-то
Александр Исаевич очень недоволен. Как быть? Идти в горисполком разыскивать заведующую?
Я предлагаю ехать домой и оттуда пробовать звонить.
Тети крайне удивлены нашим неожиданным появлением. Вручаю им полуфабрикатный бефстроганов, купленный на Казанском вокзале, и прошу приготовить обед.
Когда я вошла в комнату, Саня уже успел сделать несколько телефонных звонков. С заведующей загсом - безнадежно. А вот он на всякий случай позвонил в Октябрьский суд. Там как раз по средам (был вторник!) принимают заявления о разводе.
– Может... согласишься?
Я заплакала.
Он присел со мною рядом на диване.
– Скажи честно. Ты что... надеешься, что этого не произойдет?..
– Нет. Но я не хочу так скоро. Ведь суд разведет через месяц, а загс через три...
Саня немного сбит с толку. Понял ли он, что у меня была затаенная мысль - не быть разведенной с ним до его возможной поездки?.. .Возможно, это заставит его отказаться от поездки. Чтобы я рассталась с ним навсегда это в моем мозгу, в моем сердце не помещалось...
Муж все же решил съездить в горисполком.
Тем временем я позвонила в Октябрьский суд.
– У вас есть несовершеннолетние дети?
– спросила судья.
– Нет.
– А споры по разделу имущества?
– Нет.
– Тогда обращайтесь в загс, - заключила она.
...Напрасно, значит, я сорвалась. У него бы все равно заявления не приняли. Я разъяснила Сане это, когда он вернулся после безрезультатных хождений.
В тот же день, дома в Рязани, он написал письмо председателю горисполкома Чумаковой, в котором жаловался на городской загс. Подписали письмо мы оба.
В тот же вечер поездом вернулись в Москву. Я - все с тем же ощущением счастья. Александр Исаевич - раздосадованный...
Договорились с ним через три дня съездить в Борзовку, чтоб стереть в памяти обоих предыдущую тяжелую поездку туда...
На следующий день - я у отца Всеволода. Поведала ему обо всем, что произошло, начиная с 14 октября. Всеволод Дмитриевич хотел знать, кто она. Фамилия знакома. Да ее знает Нина Викторовна! И он предлагает мне расспросить ее..
Мне и в самом деле удалось в разговоре с Ниной Викторовной коснуться невзначай Светловых (кажется, в связи с продажей Борзовки).
Я поняла из слов Нины Викторовны, что обстановка в доме Светловых была
Нина Викторовна говорит, что Светлову-младшую, уже в сознательном возрасте, крестила Мария Вениаминовна Юдина. И еще оказалось, что обе Светловы были однажды здесь, рассматривали те самые абстрактные картины, что висят в моей нынешней комнате, на которые смотрю я!.. Какой-то заколдованный круг!
29 октября я должна быть у Ундины Михайловны, а еще раньше - заехать в больницу, к своему врачу, как обещала.
Валерия Михайловна, видевшая меня в самом худшем из всех моих возможных видов, увидев меня в хорошем пальто, в модной шляпке, оживленную, поразилась;
– Какая вы сегодня красивая!
– Разве вы не понимаете почему? Вы заметили, как я преобразилась тогда сразу? Вы поняли, что для меня значит мой муж?..
Доктора Радину это только пугает.
– Мне хочется встряхнуть вас, как термометр!
– говорит она.
Валерия Михайловна рассказала мне, что после моей выписки созналась заведующему отделением, чья я жена. И хорошо сделала, ибо на следующее же утро ему звонили из горздравотдела и предлагали поставить около меня индивидуальный пост... (Конечно, это было делом рук друзей Александра Исаевича! Боялись, как бы не повторила...)
Ундине Михайловне я далеко не во всем созналась. Но в чем-то приоткрылась чуть-чуть... Спросила:
– Ундина Михайлова, а если мы с Александром Исаевичем будем врозь, как у нас будет с вами?..
– И вы можете сомневаться?..
Туда мне неожиданно позвонил Саня:
– Жду завтра при любой погоде.
Но во мне уже нет того покоя, того безропотного согласия...
Зайдя к Шуре Поповой, не сдержалась, расплакалась. Та плакала вместе со мной.
В глубоком сочувствии ко мне Шура говорила какие-то слова утешения.
30 октября утром еду в "Сеславино". Электричка. Дорога от станции Ильинское такая привычная... Голые деревья... Наш миленький флигель... Стучу.
Сначала заходим с Саней в его комнату. Мы условились, что я перед Распятием пообещаю, что больше не буду кончать с собой.
Опустившись на колени, произношу:
– Здесь - нет. А вообще... если не вычеркнешь из жизни.
Саня остался недоволен моим "если".
– Ни при каких обстоятельствах не должна.
Он дарит мне маленькую иконку Спасителя, с которой я не расстаюсь с тех пор.
Потом вошла в свою комнату. Сразу кольнуло, что нет в ней двухэтажного катающегося столика.