Отмеченные водой и пламенем
Шрифт:
Безуспешно.
– Раз вы уже очнулись - могли бы попросить меня помочь, - меланхолично сообщил откуда-то из темноты голос мажордома.
Через несколько мгновений из полумрака нарисовалась знакомая фигура. Длинные пальцы споро принялись развязывать крепко затянутые узлы.
– Что это за спектакль?!
– резко обронил Кенниг.
Бертвальд пожал плечами:
– Знаете, господин Кенниг, крайне проблематично заниматься чьим бы то ни было лечением, когда тебя раз за разом пытаются заморозить. Не приходя при этом в сознание.
Наконец, последний узел был
Хотя - не очень-то и хотелось.
– А почему только одну руку?
– тупо поинтересовался колдун, пытаясь сесть. Получалось с трудом: в ушах противно звенело, а голова, казалось, была до темечка наполнена какой- то жидкостью, вяло плескавшейся в черепе и угрожавшей вылиться в любой момент.
Бертвальд, если и видел, насколько тяжело было водяному магу, помогать ему явно не собирался. И на вопрос ответил лишь после того, как веревка была домотана:
– Со второй руки текла вода. А тазик подставить легче, чем отбиваться ото льда.
Винтар автоматически опустил глаза: у подножия кровати действительно стояла металлическая посудина, почти до краев наполненная водой.
– И... долго я...
– вопроса Кенниг не закончил, но Бертвальд и так его прекрасно понял:
– Два дня.
На несколько мгновений отойдя от кровати в темноту комнаты, мужчина вернулся с кружкой в руках:
– Выпейте, будет легче.
Винтар осторожно, надеясь, что у него не сильно будут трястись руки, принял чашку, принюхался:
– Это что, цикута?
Шутка получилась явно вымученной.
– Даже если я отношусь к кому-то неприязненно, - меланхолично сообщил мадордом, - я умею контролировать свои чувства.
Винтар только хмыкнул, припомнив неприкрытую ненависть в глазах Бертвальда, а тот флегматично продолжал:
– Цикуту очень легко определить. Он пахнет...
– Я знаю, -мрачно буркнул Кенниг, - морковью.
Он уже и сам устал удивляться, откуда что берется в голове.
А Бертвальд как ни в чем не бывало, закончил свою мысль:
– Это всего лишь настой сушеницы, валерианы, мелиссы, шишек хмеля, душицы, пустырника и кориандра. Пейте и отдыхайте. Вам станет легче. И отдыхайте... Если что-то понадобится, в изголовье кровати - колокольчик.
И отступив на шаг, мужчина растаял в тенях сумеречной комнаты.
Чуть слышно скрипнула дверь:
– Как он?!
– встревоженно всхлипнул женский голос.
– Все в порядке, госпожа фон Оффенбах. Он пришел в себя...
– Я!.. К нему!..
– Не стоит. Ему надо отдохнуть.
Дверь мягко закрылась, а Кенниг еще долго лежал, уставившись взглядом в потолок.
Это ж надо быть таким идиотом... Закрывать глаза на очевидное...
У него и Аурунд был сын.
Которого Винтар собственноручно вывез в лес и оставил там.
И даже то, что сделал он это по приказу, будучи зачарованным, совершенно
"Папаша..."
Это ж надо быть таким идиотом...
Причем идиотом, не помнящим даже, где именно в лесу оставил младенца. Даже если вдруг появится дурацкая мысль вернуться в Брун - лес Зиндерштодер велик, до собственной могилы можно кости ребенка искать.
У него был сын...
Дыхание перехватило, Кенниг закашлялся, перекатился на бок, чтоб не задохнуться и с удивлением разглядел, как изо рта вылетело облачко мелких снежинок, осевших на покрывале колючим инеем.
Да уж, теперь рассказы дворецкого про ледяные заклятья, сыпавшиеся с руки, пока Кенниг был без сознания, уже не кажутся такой уж выдумкой. Правда, непонятно, почему тогда последние несколько недель было так трудно пользоваться магией. Если Винтар действительно вымотался, если его дар иссяк, то у него не должно быть вообще никаких способностей. А так получается: при малейшей попытке колдовать - обморок, зато в бессознательном состоянии - и вода, и лед, и вообще в любом количестве.
Кажется, за дурацкими размышлениями о собственных способностях, душа чуть ныть перестала...
Винтар поспешно ухватился за совершенно бесполезную сейчас мысль о колдовстве, надеясь, что она не даст вновь скатиться в пучину упрямой тоски, от которой хотелось выть в полный голос. Лучше думать о чем угодно, чем раз за разом чувствовать, как тебе в сердце впиваются ядовитые зубы ненависти.
Ненависти, прежде всего, к себе.
Магия. То, что Кенниг попросту выгорел, попытавшись колдовать в том проклятом склепе - понятно даже идиоту. Если и дальше сравнивать Талант с костром - на углях еще пробивается крошечное пламя - иначе руку бы к кровати не привязывали. Но только Единому да Тому, Кто Всегда Рядом, известно вернется ли талант вновь, или так и будешь скатываться в обморок, вызвав простейшее заклинание. Как вот сейчас, когда вспомнил про Аурунд.
Кстати. И вот к слову об Аурунд.
Винтар старательно загонял чувства вглубь и старался думать только логически - на чувстсвах он так слишком много ошибок совершил.
Аурунд.
И последний обморок.
Если пойти в обратном порядке и попытаться сложить все произошедшее в стройную систему, получится весьма интересная картина.
Мажордом уже не столь явно показывал свою ненависть, и даже не пытался отравить мага - хотя, будем честными, ему есть за что недолюбливать Винтара. Значит, молодая ведьмочка, Ратила, действительно могла управлять эмоциями. Могла раньше. А сейчас уже нет...
Пусть все эти размышления уже до этого кружились в голове - перед самым обмороком, кажется - но по крайней мере, они не давали возможности почувствовать боль, пытавшуюся вгрызться в сердце при малейшей мысли об Аурунд. А раз так - стоило вновь и вновь размышлять об этом. Хотя бы для того, чтоб не взвыть в полный голос от тоски...
А там глядишь, еще что-нибудь умное надумается.
Хотя откуда тут умные мысли, если сам дурак...
Итак, девчонка, Ратила Клее, сейчас мертва. Погибла от ледяного заклятья, выпущенного Кеннигом.