Отморозки

Земляной Андрей Борисович

2

Июль 1915 года, Северо-Западный фронт: на подступах к Митаве идут упорные бои между наступающей германской Неманской армией и русской 5-й армией. Немцы пытались окружить наши войска, но конный корпус генерала Казакова сорвал эти попытки.

13-го июля начались бои в Польше на подступах к Праснышу. Немцы силами до трех корпусов пытаются форсировать Нарев, русская армия Литвинова пытается сопротивляться, медленно отходя к Праснышу. Идет эвакуация Варшавы, русские выгадывают время...

Тремя неделями позже произошло событие,

которое окончательно расставило все по своим местам. Господа офицеры 66-го Бутырского пехотного полка, отведенного с передовой на отдых в маленький местечковый Новый Двор встретились с офицерами 4-го Сибирского казачьего полка, оказавшихся там же и потому же поводу. И встреча эта оказалась, можно сказать, исторической.

В низком сыром зале 'лучшего ресторана' городка, где, казалось, в стены навечно въелись запахи плесени и бедности, разместилось практически все офицерство обоих полков. Встреча эта - не первая, поэтому уже никого не волнуют причины драки солдат пулеметной команды и казаков из второй сотни, никому не интересны подробности удивительного пари между подъесаулом Краповым и капитаном Ентальцевым, равно как и результаты этого дикого спора. Никто не собирается играть в 'тигр идет', да и метать банк тоже как-то никому неохота. Тянется ленивая бесконечная беседа 'ни о чем', ну да еще поругивают германцев, правда - с осторожностью. Ни у кого нет желания просто так злить капитана Вельцбаха и подпоручика Айзенштайна. В конце концов они совершенно не виноваты в том, что их родственники сейчас воюют на противоположной стороне. Судьба...

– ...Самое главное сейчас - это сохранить рыцарское, честное отношение к противнику, - произнес прапорщик Соболевский из второго батальона.
– Нельзя давать себе ожесточиться, потому что война закончится, а потом будет просто стыдно смотреть в глаза своим соседям.

От столика стоявшего в дальнем углу донеслось ироничное хмыканье. Все повернулись туда. Ну, разумеется! Господин штабс-капитан Львов как обычно имеют свое 'особливое' мнение. То-то с ним за стол никто и не сел.

Штабс-капитан Львов в полку - белая ворона. Нет, никто не посмеет назвать его трусом - ордена не позволят! За два сбитых германских аэроплана его даже к 'Георгию' представили, и можно не сомневаться - очень скоро грудь штабс-капитана украсит белый крестик. Вот только воюет он... Так не сражаются благородные люди, так дерутся одни дикари с Андаманских островов или еще там откуда. Видно, набрался штабс-капитан Львов от своих братушек-сербов во время войны на Балканах всякого, вот и пытается теперь здесь в ход пустить. Поэтому-то господа офицерское собрание Бутырского полка его - нет, не то, что к себе не допускают, но держат от себя на расстоянии. Впрочем, он и сам ни с кем не сближается, так что все идет ровно, к обоюдному удовольствию обеих сторон.

Все это негромкими голосами поведали офицеры-пехотинцы офицерам-казакам, ожидая одобрения своего поведения. Казаки осмыслили услышанное, поспрашивали своих товарищей из пехоты о методах войны, внедряемых удивительным штабс-капитаном и, к удивлению и огорчению бутырцев, признали действия Львова совершенно правильными и верными.

– Ваш штабс-капитан, натурально - пластун, - подытожил рассуждения войсковой старшина Инютин .
– Германцев в ежовых рукавицах держит, ну так на то и война. А дикарского в том, чтобы ночью во вражий стан сходит ничего нет. И зазорного ничего. Генералиссимус Суворов нижних чинов и офицеров тому же учил. Нет, господа - усмехнулся казак.
– Коли уж вам охота на истинного башибузука посмотреть, так вот он, - Инютин мотнул головой в сторону другого столика, где в компании бутылки очищенной и немудреной

закуски покуривал папироску одинокий есаул.
– Прошу вас: есаул Анненков, собственно персоной.

– А позвольте узнать, чем же славен сей есаул, что вы его в башибузуки записываете?
– слегка театрально поинтересовался командир первого батальона подполковник Борисов.
– Очень даже приличный офицер, не лишенный приятности в лице и разумности во взгляде.

Есаул действительно выглядел так, словно вот-вот должен был отправляться на Высочайший смотр. Подтянутый, в сияющих сапогах и мундире, что называется, с иголочки.

– Прямо картинка, а не есаул, - заметил кто-то из бутырцев.

– Что есть, то есть, - войсковой старшина дернул себя за ус.
– И сам - словно на парад, и сотню свою так же содержит. Оторвись у кого пуговица, да заметь это Борис Владимирович - тут уж у казака только два пути и есть. Один - в холодную, под арест, да на хлеб и на воду, суток на десять. Второй...
– Инютин явно пародируя есаула Анненкова придал голосу хрипотцы и гордо закинул назад голову - А принеси-ка мне, молодец, винтовку немецкую. Или немца приведи, чтобы пуговку тебе на место пришил...

– И что?

– Обычно приносят... или приводят, - казак рассмеялся густым хорошим смехом.
– Что-то я не припомню, чтобы он в последние месяца два кого-то под арест здавал...

– Вот из-за таких героев, - тихо прошипел штабс-капитан Вильнек-Вильмовсский.
– нас потом всю ночь артиллерией поджаривают.

Говорил он тихо, но из угла где сидел 'пластун' негромко, но четко донеслось:

– Лучше, конечно, день святого труса праздновать, да на своих солдатах геройство показывать.

Вильнек-Вильмовский известный в полку своей любовью к рукоприкладству побагровел, но промолчал. Подполковник Борисов, как старший по званию, вместо ответа снова театрально развел руками: видите, мол, каков?

Казаки же не отреагировали никак. С одной стороны, 'пластун' прав, с другой - стоит ли его правота ссоры с соседями? И потом они сейчас такое могут рассказать...

– Это все незначительно, - веско сказал Инютин.
– Подумаешь, воевать ночами или что-то там. А вот помните, господа, недели с три тому в вашей дивизии лазарет под артиллерийский налет попал? Так вот, той же ночью ушел наш Анненков на германскую сторону. Один. А под утро возвратился с таким трофеем!.. Мы, право, уж и не знали, что делать.

Войсковой старшина выдержал паузу, во время которой офицеры-пехотинцы чуть не лопнули от любопытства, и бухнул:

– Принес он отрезанную голову того самого пруссака, что этим гаубичным дивизионом командовал!

Бутырцы с минуту молчали, точно пораженные громом, а потом заговорили все разом:

– Как?! Как отрезанную?! Почему?! Для чего?! Да как же это?!

– Да, господа, - наслаждаясь произведенным эффектом проговорил Инютин.
– Именно отрезанную голову. И пояснил, что сделал это для того, чтобы прочим немцам в другой раз неповадно было по 'Красному Кресту' палить.

На сей раз пауза затянулась намного дольше. Несколько офицеров шестьдесят шестого хватили едва не по стакану коньяку, несколько - по стакану водки...

– Вы, верно, не слышали, что командир германской дивизии, стоящей против нас прислал на следующий день нашему командиру генералу Стремоухову письмо с извинениями, за сей прискорбный случай. К сожалению, подобное иногда бывает: артиллеристы неверно поняли данные, принятые с аэростата наблюдения и...
– Подполковник Борисов пожал плечами и повторил, - Случайности неизбежны, особенно на войне, но вот это... Отрезать голову офицеру, это знаете ли... Просто невероятно!