Отморозок 5
Шрифт:
— Эй ты, русский свиня, билять, отайди от окна не закрывай нам воздух, — вырывает меня из моих мыслей чей-то голос. — Твое, сука, место будет под маей шконкой, пока я здэсь.
Смотрю сверху вниз на Алимова, который мне это сказал. Тот, сидя на табуретке, ухмыляясь, сверлит меня взглядом, а потом резко бросает мне.
— Ты что не понял падла? От окна отойди и ложись на пол.
Когда прозвучала последняя фраза, все четверо быстро встали и взяли в руки табуретки.
— Дратца любиш Костыль, да? — Ухмыляется ефрейтор — Сейчас мы тебе, билят, покажем как надо дратца.
Здесь меня знают, мелькает у меня мысль. Драка у батальонного гаража и так некстати появившийся Алкснис, закатавший
Хорошо, что камера довольно тесная и все четверо не смогут меня атаковать одновременно, и табуреткой здесь особо не помашешь, велик риск случайно засадить по кумполу своему же приятелю. Двое, встав в ряд, взяв табуретки за сидения и выставив ножки вперед, двигаются ко мне. Они, время от времени, делают резкие выпады, стараясь больше напугать чем попасть. Еще двое, взяв табуретки за ножки, стоят за их спинами, готовые в любой момент атаковать, если я попытаюсь прорваться через первую линию.
Делаю резкий рывок вперед и хватаю обеими руками табуретки своих ближних противников за перемычки между ножками. Они оказались недостаточно быстры, чтобы меня ударить тычком ножками, а отступить не смогли, потому что сзади двое их приятелей. Оба противника отчаянно пытаются вырвать свои табуретки делая рывки на себя и выкручивая их из стороны в сторону и совсем забывают про низ. А я-то помню, и очень быстро поочередно пробиваю обоим удары в пах голенью снизу вверх. В карате этот удар называется кин-гери, и он запрещен во всех без исключения видах контактного спорта. Но у нас же здесь не олимпийские игры, чтобы соблюдать такие глупые правила, поэтому — получите и распишитесь.
Оба несчастных, выпустив табуретки и схватившись обеими руками за ушибленные места, с диким воем падают на бетонный пол. А я швыряю одну табуретку в третьего противника и тут же второй прикрываюсь от летящего мне в голову угла табуретки в руках четвертого. Все это происходит буквально в считанные мгновения.
Мне удалось сразу уполовинить количество врагов, но оставшиеся двое очень активно и слаженно атакуют меня с двух сторон. К тому же другие двое под ногами, которые пока еще баюкают свои отбитые причиндалы, могут оклематься и попытаться прихватить меня за ноги. Если хоть одному удастся меня сковать снизу, то двое его приятелей сверху меня просто замолотят. Поэтому, продолжая отбиваться от ударов табуретками тех, кто остался на ногах, я мимоходом пробиваю тем, кто внизу футбольные удары подъемом ноги в голову, чтобы они не вздумали помочь своим приятелям. Это помогает, и на какое-то время, я могу не думать о тех, кто без чувств валяется на полу, за исключением того, чтобы просто не запнуться об них.
В камере стоит дикий мат, стоны боли, хриплое дыхание и треск от сталкивающихся табуреток. «Чтобы тихо здесь было» — бросил Алимову, уходя, начальник гауптвахты. Тихо у них явно не вышло. Интересно, как скоро на этот шум прибегут караульные? Мне пока удается парировать атаки противников своей табуреткой, но от нового столкновения она разлетается на куски у меня в руках. Запускаю оставшейся у меня в руке ножкой Алимову по голове. Тот вздергивает свою табуретку вверх, чтобы прикрыться, а я сразу кидаюсь вперед, и, прихватив его руки, делаю скрутку, высекая его мощной подсечкой и бросая прямо во второго, который пытается достать меня ударом табуретки справа. Отлично получилось! Алимов влетел прямо
— Стоять! Лечь на пол! Руки за голову!
В камеру залетают двое караульных с автоматами. Один широким замахом пытается ударить меня в голову прикладом. А вот это ты зря! Еще разгоряченный схваткой, и, не осознавая до конца, что делаю, на автомате перехватываю удар, подбивая одной рукой приклад верх, а ствол, закручивая вниз и в сторону. Кисти караульного выворачиваются под неестественным углом, он шипит от боли и выпускает автомат, который тут же оказывается у меня в руках, а караульный, сшибленный подсечкой, летит на пол. Привычно держу калаш правой рукой за рукоять, с указательным пальцем лежащим вдоль спусковой скобы, а большим пальцем левой руки мгновенно отщелкиваю предохранитель на автоматический огонь и сразу же, резким движением мизинца той же руки, передергиваю затвор, досылая патрон в патронник. Миг и левая рука уже на цевье, указательный палец правой уже лег на спусковой крючок, а ствол направлен на второго караульного. Все это занимает считанные мгновения. Караульный в ужасе бросает свой автомат на пол, он даже не успел снять его с предохранителя. Глаза парня расширились от дикого ужаса.
— Не надо! Не надо! Не стреляй! — Кричит солдат, и, отступая, как рак пятится назад, спотыкаясь об лежащего на полу азиата. Тут же падает и, не отводя напуганного взгляда от меня, перебирая руками и ногами, отползает к стене.
— Брось оружие! — Слышу громкий крик от двери и вижу лейтенанта Чхеидзе с пистолетом направленным на меня.
— Все, все, я сдаюсь, — отвечаю ему, убираю палец со спускового крючка и, опустив ствол вниз, осторожно кладу автомат на пол.
— На колени! Руки за голову! — Кричит Чхеидзе, держа меня на прицеле.
Послушно выполняю приказ начальника гауптвахты. Он подбегает ко мне и бьет ногой в лицо. Я прикрываюсь руками накрест, но не отвечаю. Хотя, именно сейчас легко бы сшиб его на пол и отнял пистолет, если бы захотел. Но это было бы уже перебором, я и так достаточно тут накуролесил. В камеру залетает еще кто-то. Вместе с лейтенантом они начинают яростно пинать меня ногами. К ним присоединяются поднявшиеся с пола первые караульные, которые горят желанием отомстить за испытанный только что ужас. Какое-то время вся эта толпа бешено месит меня. Мне удается прижаться спиной к стене, и я скрючиваюсь там в позе эмбриона, подтянув колени к животу и прикрыв руками голову. Десятки ударов ногами градом сыплются с разных сторон. Хорошо, что прикрыта спина, иначе мне бы уже отбили почки. Удары в голову, смягченные моими руками, ощущаются яркими вспышками. Удары по телу, чувствую тупыми толчками. Боли нет. Есть только вспышки и толчки. Время растягивается, превращается в тугую липкую патоку, в которой я тону словно муха. Сколько еще? Не знаю. Спустя целую вечность, как сквозь вату, слышу крик.
— Стоять! Отставить, я сказал! В контейнер его!
Больше ничего не слышу и не чувствую, проваливаясь в липкую темноту.
Уважаемый читатель, если Вам интересно мое творчество, то ожидании новой главы Отморозка Вы можете прочесть мой полностью законченный цикл Каратила: https://author.today/work/232258
Глава 16
— Костыля на «киче» на пять суток закрыли — В бытовку в которой на койках валяются Жорж и Дато сильно прихрамывая вошел Леча Резванов.