Отморозок Чан
Шрифт:
– Мы не местные.
– Ответил капитан.
– С московского метро пришли.
– Да ну!?
– Вскрикнул командир бойцов. Бойцы тоже уставились на нас, словно мы ебучие инопланетяне.
– Так значит в мире еще остались выжившие?!
– Ну разумеется, - ответил капитан.
– Ладно, давайте к нам, там все обсудим. Ох и замечательные же новости вы принесли. Мы Серегу ждали с Михалычем, но видать сегодня они уже не придут, а если придут - мутантов мы так поприжали, что до следующей ночи из своих нор не вылезут.
Мы сбежали вниз по разбитым ступенькам, в темный
Станция освещена масляными лампами, проволокой прикрепленными к гранитным колоннам, держащим потолок (или установленным для красоты - хуй его знает, я людей убиваю, а не станции метро строю). Кроме ламп на колоннах свет давали и другие лампы, установленные в самых неожиданных местах, например, на стенах некоторых деревянных сараев.
Эти деревянные сараи выстроились кривыми рядами, образуя узкие, извилистые улочки. Прямо поверх этих сараев был надстроен второй этаж с отдельными дверьми. Узкий деревянный настил, на деревянных же столбах, позволял дойти по второму этажу до нужного сарая. На этот настил можно было попасть по криво сколоченным вертикальным лестницам.
Людей тут было много. Если не сказать - до пизды. Они слонялись тут и там, разговаривали, смеялись, ругались. Шум стоял как на рынке. Кроме разговоров я смог различить звуки игры на акустической гитаре, какие-то удары, словно рубили дрова, и металлический лязг (эти пидоры тут кузнецу замутили что ли?).
Люди были одеты во что попало - в основном в какие-то обноски по принципу, лишь бы теплее было. Теплые куртки, спортивные штаны, заправленные в шерстяные носки, шапки, шарфы. Бля, на некоторых даже ватники надеты - где они их взяли вообще?
– Ну что, вам, наверное, на сегодня хватит приключений, да бойцы?
– заговорил седобородый старикан, стоящий рядом со мной.
Сначала я от неожиданности захотел переебать ему в ебло с локтя, но потом понял, что это тот самый командир, с которым мы уже общались, просто без противогаза.
– Давайте чаем вас горячим напоим, да спасть уложим, а поутру уже поговорим обо всем. Как вам?
– Эээ...
– начал я, не зная, как сказать, поделикатнее, чтобы он свой чай ебаный, себе в очко запихал.
– Это ты хорошо придумал, отец, - опередил меня капитан.
– Кто ж от чая горячего отказываться станет?
– Правду говоришь, - усмехнулся командир.
– Я вас нашим специальным угощу. Вы такого еще не пробовали. На грибах настаиваем. Эти грибы только у нас на станции и выращивают. Раньше по всему метро о нашем чае молва ходила...
– Это заебись, - оборвал я его.
– Давай побыстрее пойдем похуячим чайку твоего. Пить хочу - умираю.
И я быстро стал спускаться
Сука, мало того, что капитан заебал со своими историями пизданутыми, так тут еще и этот гондон престарелый мне собрался лекции читать про чай ебаный. Шел ты на хуй.
Внизу я остановился, позволив командиру обогнать меня и пойти впереди, указывая дорогу.
Мы шли по узкому проходу. Судя по всему, о гостях тут узнают очень быстро - к нам со всех сторон стали обращаться со всякими дебильными предложениями: «Ребят, крысу не хотите купить? Всего три патрона!»; «Есть сарай свободный, отдам за тысячу патронов, или за свинью!», «Поменяйте матрац на ствол, а?». Короче, подвалили местные торговцы. Но старикан, сопровождающий нас, быстро распугал их всех, пригрозив тем, что отправит в ночную смену на поверхность.
Наконец, пригнувшись под низким дверным проемом, мы вошли в столь же невысокий сарай. Короче, стоять пришлось, нагнув голову на бок. Тут кроме нас троих, стояла еще какая-то блядская старуха в заляпанном клетчатом переднике поверх шерстяного свитера и черной юбки до пола.
И вот в помещении стоит четыре дебила, наклонив головы на бок. Сука, это унижает мое достоинство. С этой мыслью я обошел старуху и плюхнулся в единственное кресло в этом сарае. Кресло неудобное, твердое, засаленное к ебеням, но все же кресло. После адского, многочасового марафона по грязевым рекам, мне было похуй. Охуенное кресло, короче.
Кроме кресла тут был один двуспальный матрац, накрытый пледом, стол, заваленный всякой херней, несколько полок, тоже заваленных всякой херней и два шкафа. На дощатых стенах, висели картины. На одной журавль, а на второй корабль на волнах. Короче хуйня какая-то, а не картины.
Старуха смотрела на нас непонимающе, старикан смотрел на нее с улыбкой, а капитан смотрел на меня осуждающе, видимо потому что я без спросу развалился в кресле. Наконец, старикан обратился к старухе.
– Маруся, это ребята из Москвы. Сообразишь чайку им нашенского, на грибах, а?
– Из Москвы?
– Старуха с удивлением посмотрела сначала на капитана, а потом на меня.
– Батюшки светы! Да мне плевать четыре раза откуда ты их приволок! Обормотов этих! Я тебе сколько раз говорила, баран ты трехсотлетний, чтобы ты сапожищи свои у входа оставлял? Ты чего мне сюда грязи-то натаскал? Мне теперь опять со спиной больной на карачках тут ползать. А ты?
– обратилась она ко мне.
– Ты какого беса в кресло упал? В хлеву родился что ли? А ну вставай и сапоги за дверь, пока тебя этими сапогами по морде твоей наглой не отходила. Шмотки тоже снимай грязнющие! И друг твой этот, таджик бородатый, пусть сапоги и шмотье стягивает! Ишь мне, устроили тут! Погляди ж ты, с Москвы они. Гуси важные. А в Москве вас не учили как в дом входить в чужой? А ну выметайтесь за порог сейчас же. Ведро принесу - будете мыть все! И ты старый пес не ухмыляйся мне тут - будешь тряпку выжимать! Ишь ты, Москвичи-куличи, понаехали - ни воспитания, ни совести. Да и какие москвичи-то? Рожи то свои видели, москвичи? Да я таких москвичей...