Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Шрифт:
В этом же письме Пастернак отказался от получения денег через Д'Анджело, считая, что кризис в его отношениях с властями постепенно проходит: на театральных афишах вновь появилось его имя как переводчика, с ним заключили договор на перевод драмы Кальдерона «Стойкий принц». Но взятые долги надо было отдавать, и потому Пастернака очень обрадовали деньги, посланные Жаклин через сотрудницу французского посольства Анастасию Дурову.
Постепенно Хайнц Шеве становился главным толкователем позиции Фельтринелли, и Пастернак не мог уже ограничиваться собственным пониманием взглядов своего издателя. По словам Шеве, Фельтринелли непременно начнет процесс против Пруайяр, если Пастернак не подпишет присланный ему новый договор.
14 ноября Пастернак отправил Жаклин письмо, начинавшееся словами: «... я не согласен с О<льгой>, которая считает, что нужно ограничить мою переписку тем путем, каким я пользуюсь сейчас». Путем этим была Анастасия Дурова, с которой желала встречаться сама Ивинская, тем самым сосредотачивая контроль за
Борис Леонидович продолжал:
«Возникло несколько предложений помощи из Италии (но не от Ф<ельтрине>лли), и складывается благоприятная ситуация для того, чтобы ее принять, но совсем в другой комбинации, поэтому я написал Фельтринелли неделю тому назад, 5-го или 6-го числа, по-немецки – письмо пойдет через руки Х<айнца> Ш<еве>. Я просил его установить способ помощи, который при постоянном использовании не исчерпал бы (в итоге) более десятой части общей суммы. Если его устроит такое условие, пусть он присылает нам каждые три месяца, четыре раза в год (он уже это делал) примерно такие же суммы, как летом мне была передана от вас милой кавалерист-девицей Д<уровой>.
Вечером пришли Ваши десять тысяч (в первый раз их было двадцать, пять тысяч – в следующий раз и теперь десять). Как это было снова кстати! Но если бы я знал утром, что нас ждет, я не стал бы писать письмо Ф<ельтри-нелли>.
(Постепенно у меня возникают подозрения, что деньги, которые вы мне так часто и много посылаете, ничего общего не имеют с Ф(ельтринелли). Что источником этих сумм, может быть, является г-н Галлимар, любезно сохранивший их для меня)».
Тем временем Фельтринелли послал в Переделкино новый договор с дополнительными статьями, но с настойчивым предложением подписать его числом трехлетней давности.
«Милан, 13 ноября 1959
Дорогой и глубокоуважаемый Борис Пастернак! Вам уже надоело слушать об отношениях Пруайяр – Фельтринелли. Поэтому пишу Вам наскоро и кратко. Прилагаю контракт, который прошу Вас подписать, исходя из следующих соображений.
1) Речь идет о договоре, который практически является дополнением предыдущего, заключенного нами в 1956 году. Поэтому на нем стоит дата 30 июня 1956. Дополнения составлены в соответствии с Вашим последним августовским письмом 1959 года.
2) Договор составлен в границах полномочий, которые Вы предложили мадам Пр<уайяр>. Он не противоречит этим полномочиям!
3) Этот договор наверняка будет принят мадам Пр<уай-яр>. (Ваше августовское письмо, к сожалению, не может считаться официальным волеизъявлением и требует того юридического оформления, которое и предлагается на Ваше утверждение.)
4) Этот договор устраняет любые дальнейшие и будущие непонимания со стороны мадам Пр<уайяр>.
5) Этот договор не выбор (о неизбежности которого я иногда думал!) между мадам Пр<уайяр> и мною. Ни на кого при этом не должны пасть несправедливость или недружелюбие.
6) Этот договор дополняет полномочия мадам Пр<уай-яр> в том, что касается авторских прав на экранизацию. Эти права не были обозначены в доверенности. Для того, чтобы хоть сегодня, хоть через двадцать лет иметь возможность сделать фильм, мы в любом случае должны иметь подписанный Вами договор, иными словами – этот договор.
7) Я обязуюсь никогда НЕ оглашать этот договор, даже при судебных разбирательствах. Преимущество этого договора в том, что любой спорный вопрос, который иначе подлежал бы судебному разбирательству, может быть решен в частном порядке. Без этого договора нельзя избежать того, чтобы представляющий Ваши интересы не должен был бы отвечать в каждом случае перед судом, или привлекать к суду других лиц. Открытое использование доверенности (что труднее в частных переговорах) привело бы Вас к большим осложнениям. Вы можете взять обратно доверенность. Если Вы этого не сделаете, Вы в любой момент полностью отвечаете перед своим правительством за каждое действие Вашего доверенного лица!!!
8) Меня очень обрадует, если я понятно изложил Вам положение дел и сумел убедить Вас признать преимущества этого предложения и склонил к тому, чтобы его подписать. Мне будет горько, если это не так, – ибо зачем мне возлагать на Вас лишние тяжести.
С сердечными пожеланиями неизменно Ваш Джанджакомо Фельтринелли»
Фельтринелли был настолько убежден (стараниями Шеве), что Пастернак подпишет этот документ, что заранее послал Галлимару запрет издавать сборник стихотворений «Сестра моя жизнь», договор на который был подписан с Жаклин де Пруайяр в марте 1959-го. Явно не претендовавший на коммерческий успех сборник должен был включать пастернаковские стихи разных лет во французских переводах. Это было уже вероломным нарушением – письменного! – желания автора сосредоточить все французские издания в руках де Пруайяр.
Жаклин с мужем вполне поняли возможности Фельтринелли. Вместе с угрозами судебного иска, публичного разбирательства, все возраставшей контрабанды и двусмысленной роли Ольги Всеволодовны положение Жаклин становилось плачевней день ото дня. Она задумалась о выходе из игры. Нужна была последняя
Свое согласие на условия Фельтринелли и передачу ему всех прав Пастернак мотивировал той опасностью, в которой постоянно находился и он сам, и Ивинская, тем уголовным делом, открытым на него в прокуратуре, непрерывной чекистской слежкой, контролируемой перепиской, непрестанными вызовами Ивинской в Комитет госбезопасности. Прямым свидетелем всего этого был Жорж Нива, своей дружбой с Ириной вовлеченный в жизнь ее семьи. Бесконечные обсуждения в письмах к Фельтринелли и де Пруайяр денежных и правовых вопросов показывали КГБ, что Пастернак продолжал подпольную деятельность. В интересах Бориса Леонидовича было прекратить эту переписку, в интересах КГБ – наоборот, не дать ей угаснуть. И тут Ольга Всеволодовна могла быть очень полезна.
Пастернак ответил в Милан только через два месяца – но зато полным согласием подписать договор. Он не представлял себе, в какое положение ставит тем самым свое доверенное лицо – графиню де Пруйяр. Ей была переслана копия договора – для ознакомления.
Пастернаковские разъяснения при этом опять оставляют чувство неловкости: сколько в них наивности, а сколько спасительного малодушия, детской жестокости?
«Эта неправильная датировка, – писал он Жаклин 17 января 1960 года, – как и все остальное, во многих отношениях меня устраивает (...). Даже и сейчас, после того, как Жорж (Нива. – Ив. Т.) заметил эту воображаемую возможность, я не могу себе представить, чтобы Фельтринелли оказался таким наглецом и, пользуясь ложной латировкой, узурпировал все, что Вы сделали за последние три года. Но теоретически я должен был предвидеть эту возможность, и то, что я этого не сделал и поторопился согласиться, – моя ошибка и вина по отношению к Вам. Требуемую формальность надо было урегулировать и обговорить между вами обоими, между ним и Вами, до того, как он мне это предложил. Он мог мне предложить этот план видоизменения наших отношений только лишь с Вашего одобрения и при Вашем общем согласии. В прилагаемом письме к нему, которое пройдет через Ваши руки, я возражаю именно против этого и прошу это исправить».
«Прошу», а не ультимативно требую. После подписанного договора эти слова ничего бы уже не значили. Пастернак мог восклицать: «Жаклин, мне так мало осталось жить!» и при этом соглашаться на подлог в договоре. Все же доводы Жоржа Нива на Бориса Леонидовича подействовали:
«Я выпишу некоторые пункты Вашего письма, – писал он Фельтринелли. —
2) Договор составлен в границах полномочий, которые вы дали мадам Пруайяр. Он не противоречит этим полномочиям.
3) Этот договор наверняка будет принят мадам Пр<уай-яр>.
4) Этот договор устранит дальнейшие несогласия с мадам Пр<уайяр>.
6) Этот договор дополняет полномочия мадам Пр<уай-яр> в том, что касается авторских прав на экранизацию и т. д. и т. д.
Во многом Вы тут правы. Но сделайте так, чтобы я об этом узнал от нее самой, иными словами, урегулируйте все эти старые вопросы в свете новой концепции с нею самой; дайте ей гарантии против любого ложного употребления этого дополнения, избавьте от риска мадам, если есть такие моменты, которые надо поправить или выкупить авторские права в случае чего-то невыполненного в отношении ее Вами или мною. Одним словом, сделайте так, чтобы в части, касающейся мадам, Ваши предложения были допустимы и желательны для моего друга и поверенной (...)».
Слова эти испугали Жаклин. Она поняла, что под давлением Фельтринелли Пастернак способен поставить ее под удар. Если бы рядом не случилось Жоржа Нива, так и произошло бы. 22 января она, едва сдерживая ярость, ответила Борису Леонидовичу:
«С этим Вам нельзя соглашаться ни ради Вас самих, ни ради меня, ни ради кого бы то ни было. Должна ли я заключить, что Вы отказываетесь от всего, что я сделала или пыталась сделать для Вас с тех пор, что мы знакомы? В этом случае я должна отказаться от данной мне доверенности...
Если Вы хотите отказать мне в доверии и согласны подписать бумагу задним числом, я Вас прошу о любезности дать мне освобождение от моих прав и указать, что Вы подтверждаете все, что я сделала раньше, и не считаете меня ответственной в тех последствиях, которые вызовет Ваша подпись, поставленная задним числом... Все это важно не только для изданий у Галлимара, но главным образом для мичиганского сборника Ваших стихов в переводе Кайдена, где имеются копии моей доверенности, а также для других изданий Ваших стихов и прозы. Простите за настойчивость, мне приходится рисковать большим, чем Вы можете себе вообразить».
К письму было приложена записка, написанная мужем Жаклин адвокатом Даниэлем де Пруайяр:
«Вы единственный судья в том, что лучше устраивает Вас в Вашем исключительном положении (...) Я понимаю усталость от настойчивости Фельтинелли, моя жена не предъявила полных прав, которых он добивался силой и криком с начала 1959 года, ей не хотелось рисковать Вашим творчеством, которым будут торговать без какой бы то ни было возможности ни Вам самому, ни ей вмешаться в поступки всемогущего издателя... Нам понятны мотивы Вашего решения, хоть мы и не можем вполне его одобрить. Но подписывая документ задним числом, Вы полностью отрекаетесь от моей жены и оставляете ее беззащитной в юридическом отношении».