Отнимать и подглядывать
Шрифт:
После казни Кольхааса курфюрст Бранденбургский посвятил его детей в рыцари и отправил учиться. Это был символический акт интеграции незаконных вооруженных формирований в существующую государственность, путь к национальному примирению. Шире – попытка интегрировать отчаянных искателей справедливости в этот несовершенный, но дифференцированный мир – возможно, смягчив тем самым будущие конфликты.
Доказательство справедливости
Кольхаас говорит, что государство его отторгло, потому что лишило защиты. Поэтому-то он ведет с ним войну.
Лютер возражает: государство в принципе не может кого-то отторгнуть, ибо каждый человек есть член государства по определению. Он считает, что в злоключениях Кольхааса виноваты судейские
Но у Клейста государство описано во всей красе сумбурных чиновничьих совещаний. Государство – это не что-то могучее и всеобъемлющее, как убежден Лютер. Это люди, суетливые, не очень умные, но зато знающие собственную выгоду и умеющие порадеть родному человечку. То есть интересы государства – это на самом деле чьи-то личные интересы.
Старая задача снова на повестке дня. Необходимо доказать, что современное государство может эффективно управлять шлагбаумом на дороге свободы. Что справедливость есть результат независимого судебного решения, а не бросок напролом и не подкуп.
Но что такое «доказать»?
«Хотя термин “доказательство” является едва ли не самым главным в математике, он не имеет точного определения и во всей его полноте принадлежит математике не более, чем психологии: ведь доказательство – это просто рассуждение, убеждающее нас настолько, что с его помощью мы готовы убеждать других».
Дефицит таких «убеждающих рассуждений» свидетельствует, на мой взгляд, о кризисе государства как универсального менеджера индивидуальных прав и обязательств. Обслуживание шлагбаума в обозримом будущем может перейти в руки негосударственных институтов или даже частных лиц. Несмотря на жертву, которую принес государству Михаэль Кольхаас.
Маленький человек, что же дальше?
На станции московского метро «Курская-кольцевая» закончена реставрация. Предъявлена полная историческая достоверность 1949 года. Восстановлены строки советского гимна с упоминанием имени Сталина. Бронзовые плакетки переделаны – Волгоград в надписях снова стал Сталинградом, и появились неаккуратно подчеканенные слова «за родину, за Сталина». Хотя историческая достоверность на самом деле неполная. Главный артефакт – статуя вождя – отсутствует. Якобы она пропала, не нашли на складе. Несерьезные отговорки: неужели копию сделать нельзя было? Можно, конечно. Но как-то опасно. Пока опасно. Несвоевременно, а значит – неправильно. Сталин возвращается ползком. Вот в этом соблюдается полная достоверность. Именно так он и пришел в нашу историю. Не ворвался, как Ленин, в одночасье ставший премьер-министром и диктатором, а втерся посредством медленных аппаратных интриг.
С одной стороны, конечно, приятно, что восстановили красивый вестибюль в стиле советского ар-деко. С другой стороны, противно, что сталинизм просачивается во все щели. То вдруг эффективный менеджер, то вот теперь имя на стене. Капля камень долбит не силой, но частым паденьем. На месте, где была пропавшая статуя, сделана световая ниша (то есть освещенная пустая овальная выемка в стене). Метростроевское начальство подчеркивает, что это не просто так себе ниша, а именно световая. Светоносная? Это у них проговоры по Фрейду или у меня восприятие по нему же? В общем, если статуя вдруг найдется, для нее уже есть подобающее место.
Все разговоры о чисто культурно-архитектурном значении события, о том, что это просто восстанавливается просто первоначальный просто облик простой московской станции метро, – все эти разговоры воспринимаются как полнейшее лицемерие. В Москве масса зданий, историческая ценность которых никак не меньше, чем вестибюль «Курской-кольцевой». И, однако, их бестрепетно рушат, а на их месте возводят нечто издевательски смахивающее на оригинал. Военторг на Воздвиженке – лучший пример. Это был действительно выдающийся памятник русской деловой архитектуры стиля модерн. Я лет пять своего детства жил рядом, я прекрасно помню этот замечательный пассаж, обширный и вместе с тем уютный, его залы и лестницы, фонари и перила, портал, украшенный статуями древнерусских воинов. Сейчас эти воины смотрятся как мизерабельные
Хотя тот же административный ресурс повелел воссоздать (пересоздать? сфантазировать?) в отреставрированном дворце в Царицыне тронный зал Екатерины II. Зал, которого там никогда не было, и трона никакого не стояло, и никого на нем никогда не сидело. Так что не надо про достоверность, пожалуйста.
Тут, кстати, еще одна интересная частность. Вестибюль станции метро «Курская-кольцевая» в своем первоначальном виде простоял лет восемь. В 1949 году открыт, а вскоре после ХХ съезда КПСС (1956) имя низверженного тирана было снято со стен. Так продолжалось до сего дня. То есть «десталинизированная» «Курская-кольцевая» имеет возраст более пятидесяти лет. Какой же период более, так сказать, историчен? И разве десталинизация 1950-х годов – это не историческое событие?
Если уж погружаться в угар восстановления всяческой первоначальности, то давайте вернем московскому метро имя наркома Кагановича. С самого первого поезда до 1955 года метрополитен носил это славное имя и был переименован в ходе все той же хрущевской десталинизации. Лазарь Моисеевич – верный сталинский сокол, настолько верный, что даже пытался составить заговор против Хрущева. Давно пора восстановить!
Можно также сломать краснокирпичные кремлевские стены и вернуться к белокаменным. А то и к деревянным – так оно историчнее и первоначальнее.
Но это так, невеселые шутки. А если серьезно – почему так много людей столь сильно привязаны к Сталину? Даже не к сталинизму (к которому у тех же людей масса рациональных претензий – коллективизация, голод, репрессии, неудачи первых лет войны) – а именно к Сталину, лично-персонально, так сказать? Мне не раз приходилось встречать в прессе и в интернет-блогах оправдания Сталина как человека, как личности. Причем, что особенно интересно, буквально рядом с осуждением советского тоталитаризма. Да, были горы трупов, реки слез, океаны человеческого горя, да будут вовеки прокляты палачи… но он (Он! ОН! Милый, родной, любимый, скромный, простой, мудрый и могучий Иосиф Виссарионович) не виноват. Оправдания самые разные. От добродушно-обывательских: «Ну ведь не может один человек уследить за всем, что делается в огромнейшей стране». До чудовищных в своем циничном формализме: «С 1920-х до начала 1940-х И. В. Сталин не занимал официальных постов. Он не был главой государства или правительства. Он работал в партии, роль которой не была прописана в Конституции. Поэтому все претензии к его деятельности в 1930-е годы юридически бессмысленны». В обоих случаях – хороший человек, попавший в плохую компанию.
Откуда такая любовь?
Рискну предположить – из кино.
Но не из кино сталинских времен, где славили вождя, а из кино времен застойных и отчасти нынешних.
Главным героем сталинского кинематографа был простой советский человек. Свинарка и пастух. Почтальон и дровосек. Кто были «Веселые ребята»? Тоже пастух и домработница. Кругом одни солдаты, шахтеры, рабочие, колхозники, совслужащие и артисты цирка. Нет, конечно, встречались и генералы, и секретари обкомов, и даже сам товарищ Сталин в исполнении артиста Геловани иногда был в кадре. Но именно как фон, как рамка. Сами фильмы в подавляющем большинстве были про маленького человека. О да, это был не тот маленький человек, о судьбе которого рыдала великая русская литература, и не тот, кого описал Ганс Фаллада в знаменитом романе. Это был счастливый, радостный, оптимистичный, трудолюбивый, в меру серьезный, в меру забавный, очень хороший и душевный, но – маленький. Обыкновенный. Как ты да я да мы с тобой. Как девяносто девять процентов граждан любой страны. Он не глядел в Наполеоны. Не ломал историю через колено. Не ворочал судьбами людей. Он жил себе, работал, любил, и в ходе этого возникали разные поучительные приключения.