Отпускай
Шрифт:
Кто-то с очень раздражающим чувством юмора.
— И как зовут твоего экстрасенса? — Нейтан слащаво, фальшиво улыбнулся.
— Я… — Кин прикрыла глаза. — Я не помню, он не представлялся. Просто ушел и все.
Девушка опустила голову. Кто знает, что будет, если Штайнер узнает точно? Может, пойдет на разборки. В последнее время Нейт только и делал, что срывался, и выкидывал всякое, от чего потом было не по себе. А отпугивать от себя настоящего экстрасенса не хотелось. Часто ли такие могут встретиться? Бел казалось, что встреча с доктором для нее стала счастливым билетом. И этот билет нужно беречь.
— Ясно. — Молодой человек прикрыл глаза. Даже если
Скрипнула входная дверь, и Нейтан как-то странно, тяжело выдохнул.
Опять это чувство.
Вот и «сестра»… пришла.
Трещины бутафорского счастья
Пахло дождем. Для коридора очень необычный запах, но Эмма чувствовала, что в аромате дождя мешался аромат герани с окон. Судя по всему, Нейт проветривал. На кухне не горел свет, не раздавалось воркование молодых людей, споры, или биения вилок о тарелки. Тишина. Пустота. Уже легли спать? Ну и славно. Чем меньше Фастер с ними пересекалась, тем легче ей было. Тем сильнее… растворялся на груди огромный камень разбитой любви. Растворялся, словно кусок соли, которая иногда, ручьями, вытекала из глаз.
Однажды соль закончится.
Эмма судорожно выдохнула, затем решительно уставилась на устрашающую лестницу. Сейчас Нейта за спиной нет, и уверенность от этого только росла. Не будет наблюдать за ней, выискивая проколы, не будет прищуриваться, высокомерно глядя на очередную неудачу. Не будет говорить: «ты не способна».
Она не неспособна. Не безнадежна. Она просто не умела, потому что всю жизнь Штайнер её одергивал. Всю жизнь напоминал, где её место.
Сейчас ей было проще упасть, чем снова видеть его уничижительный взгляд. Фастер решительно взялась за поручень, и сделала шаг. Ноги болели после тренировки, но, казалось, не так сильно, как раньше. Они держали её, и девушка улыбалась. Держали. Сегодня не будет подвигов, не будет показательных выступлений. Эмма просто поднимется по лестнице, и все. Аккуратно, с передышками, трезво оценивая свои силы. Поднимется. И не будет этим кичится, потому что каждый день это делают все люди.
Перед глазами плыло. Колени дрожали, и мышцы бедер натягивались. Сердцебиение учащалось то ли от волнения, то ли от восторга, потому что первый лестничный пролет подходил к концу. Пройдя его, девушка на полусогнутых ногах подошла к стене, и смахнула со лба прозрачный, холодный пот. Дыхание учащалось. Справилась. Осталось еще раз сделать так же, и все. Почти… обычный человек. Почти такой же как все.
Вода капала с мокрых волос, мокрая одежда прилипала к телу, и Фастер зябла. Проветренный дом — это, наверно, хорошо, но не когда ты вымок под ливнем до нитки. Капли падали на пол, и никакие звуки больше не отягощали окружающее пространство.
Взгляд скользнул вниз в коридор, и тут же глаза расширились. Внутри все тут же сбилось в ком, а пульс, казалось, пропустил один удар. Темный силуэт высокого человека стоял внизу, и шокировано смотрел вверх. Шокировано, и… совсем не счастливо. В выражении искреннее замешательство, на границе с адекватностью. Он медленно склонял голову в бок. Раздраженно прищурился, и тихо произнес:
— Поздравляю, влезла. В следующий раз так не повезет. Ты, должно быть, хочешь разбиться, да? — Губы искажала усмешка. — Разбиться, чтобы на самом деле стать лежачей больной. И чтобы я… тебя обслуживал. Конечно, кто же еще.
— Я не упаду. — Тихо ответила Фастер, глядя в темноту. — Не упаду, потому
Что-то внутри подсказывало, что он не будет рад вместе с ней. Что не поздравит, не кивнет, и не порадуется за нее. В голове скользили кадры высокомерной злости, и обвинений в том, что анализы — дерьмо. Что врач плохой, но откуда в Штайнере столько злобы, Эмма не могла объяснить. Он обвинял её в отсутствии заботы о себе, и при этом не давал шанса проявить эту заботу.
Не давал шанса встать на ноги.
— Не упадешь. Прямо как в прошлый раз. — Мужчина стал медленно надвигаться. — Вся мокрая. Холодная. Зал до восьми вечера. Что ты делала после этого? Ползла домой под проливным дождем? Наворачивала круги вокруг больницы? — Он поднялся по лестнице, и горячая рука тут же обхватила девушку за талию, и поволокла наверх. — Я вот что, кстати, хотел спросить. Как зовут доктора, что с тобой сегодня занимался?
— Зачем тебе знать его имя? — Сдавленно произнесла Фастер, пытаясь выкрутиться из навязанных объятий. Однако, молодой человек от этого только раздражался.
— Из любопытства. Почитаю, где он получал образование, что о нем думают другие врачи. Ну?
— Не скажу. — Эмма прищурилась. — Мне плевать, что о нем думают другие, меня он устраивает.
— Какая наивная, эмоциональная позиция. — Нейт иронично закатил глаза, прижимая сожительницу к себе. То, что она не сказала имя, действовало на нервы, но было не критично. В конце концов, завтра он может позвонить в клинику и узнать, кто был в зале день назад.
— Ну да. Когда врач нравится, и от его работы есть результат... это же так умно, читать о том, популярен ли он среди других врачей. Так не наивно, так важно.
Штайнер сжимал зубы. Та самая калека, Эмма Фастер сейчас иронизировала над ним, и ставила его в тупик. Поддавшись тугой злости, мужчина резко отпустил её и, раскрыв глаза, девушка начала падать. Однако тут же спохватился, и прижал её к себе.
— Нейт, ты нормальный? — Тяжело дыша, с круглыми глазами спросила Эмма, с ужасом уставившись в пол. — Пусти меня. — Голос начинал дрожать.
— Все нормально. — Глухо ответил тот, так же таращась вниз.
Что он только что сделал?
Штайнер выдохнул, и свободной рукой потер висок. Что это только что было? Он что, хотел… чтоб она упала? На долю секунды… хотел этого? Может, он правда не совсем «нормальный»? Может, Белита права, и психотерапевт на самом деле не помешал бы?
Он встряхнулся, затем тихо добавил.
— Тебе нужно в душ, ты вся мокрая. Я… помогу тебе помыться.
— Нет. — Тем же дрожащим голосом ответила Фастер, все еще пытаясь отстраниться. — Ни за что. Ты больше не увидишь меня голой, ни при каких обстоятельствах.
— Что я там не видел? — Как-то странно спросил Нейт.
— Это не важно. — Уголки губ вздрагивали и опускались. — Ты просто не увидишь больше. Смотри на Белиту, на меня не надо смотреть. Помоюсь сидя.
— Если ты заболеешь, я увижу тебя голой, потому что мне делать тебе компрессы, и менять одежду. — Тихо добавил он. Совсем без злобы, и даже с каким-то легким, едва уловимым удовольствием. — Сколько бы ты… терпеть меня не могла, после всего, этим все равно буду заниматься я. Расчесывать тебя, кормить, и носить в уборную. Или ты забыла, как сильно болеешь? Забыла, какой хрупкий у тебя иммунитет?