Отпусти народ мой...

Левитес Ирина

Несколько дней суетливой беготни в фарватере стремительной Светланы, уверенно рассекавшей толпы посетителей в коридорах, почти адаптировали Нину в незнакомой обстановке. Поначалу ей казалось, что запомнить массу новых сведений просто невозможно: фамилии-имена-отчества врачей, время приема, номера кабинетов и участков; кроме того, врачи то на учебу ездили, то в отпуск, то сами болели, и нужно было знать, кто их замещает. Вечно не хватало талонов; особо настойчивым выписывали дополнительные, периодически получая за это нагоняй от усталых и замотанных докторов.

В то утро, когда Нина впервые самостоятельно встала к окошку, очередь

змеилась по всему вестибюлю, оставив хвост на крыльце. Она очень старалась, внимательно выслушивала каждого посетителя и преданно улыбалась, но копалась бесконечно, увязнув в путанице участков, приемов, направлений и талонов. Очередь поначалу роптала, а потом начала откровенно возмущаться.

Света, «раскидав» посетителей у своего окна, встала рядом. Она умудрялась делать сразу несколько дел — отвечать по телефону, зажав трубку между плечом и ухом, откладывать талоны, искать карточки, улыбаться хмурым и терпеливо растолковывать непонятливым.

Суета продолжалась до полудня, а потом неожиданно наступило затишье. Девушки наконец смогли присесть на шаткие табуретки за самой дальней вертушкой с карточками, где в углу стояла тумбочка с чаем-сахаром и дежурными баранками. Никелированный чайник мгновенно зашипел. Света организовала процесс, и подружки наслаждались не столько чаем, сколько покоем.

Обе уже знали друг о друге главное: поступали, но не поступили. И вот они тут. Света пришла в поликлинику на месяц раньше. Пока Нина целовалась с Гришей, она постигала азы медицины, желанной и недоступной.

Пользуясь передышкой, Нина решила уточнить кое-какие детали:

— Значит, ты должна была получить «пятерку» по профилирующему предмету — и все?

— С чего ты взяла? — недоуменно подняла прямые бровки Света. — Сдавала четыре экзамена наравне с остальными.

— Подожди. Я, наверное, что-то не так поняла. Ты же сама сказала, что в твоем аттестате только «пятерки». А с золотой медалью сдают один экзамен, я точно знаю.

— Все правильно, только медали у меня нет.

— Почему? — Нина удивленно округлила глаза, но Света не успела ответить, потому что от окошек опять послышались усиленные призывы о немедленной помощи.

Медаль она действительно не получила. Достаточно было поставить «не-пятерку» на выпускных экзаменах — и нет вопроса. Но к чести учителей ни один из них не отважился снизить балл трудолюбивой и удивительно способной девочке.

Тогда медаль просто не дали. Директриса пыталась что-то объяснить, маскируя истинную причину туманными фразами «не пришла разнарядка из гороно», «медали ушли в другую школу», но всем: и учителям, и родителям, и ученикам — было все ясно.

Света задолго до выпускного обратилась в ОВИР, разрешение на выезд для сдачи вступительных экзаменов получила и даже успела на двухнедельные подготовительные курсы. Экзамены сдала неплохо, но в списках зачисленных своей фамилии не обнаружила. В приемной комиссии ей популярно объяснили: «не прошла по конкурсу». Не прошла — и все тут. На кого обижаться? Значит, были люди, подготовленные лучше. Значит, надо упорно заниматься и приезжать в следующем году. Все так. Да не совсем.

Света успела пообщаться с коллегами-абитуриентами и на курсах, и в общежитии. Были среди них, конечно, сильные. А были и так себе. И ведь некоторые из этих середнячков тоже прошли. Короче, что рассуждать? И так все ясно. Раз Света иностранка — значит, справедливо, что преимуществом пользуются

граждане страны. Но, с другой стороны, Света в СССР родилась. В Корее она никогда не была и вряд ли когда-нибудь туда попадет. И если уж совсем откровенно — никакой особой тоски по родине Света не ощущает. Для нее Сахалин — родина.

Она была бы счастлива получить гражданство, открывающее все дороги — учебу, работу, путешествия. Клеймо «бэгэ», казалось, навсегда пригвоздило ее к тесному замкнутому пространству, даже дышать и то тяжело, не то что мечтать.

Родителей жалко. Света чувствовала, что они считают себя виноватыми перед собственными детьми, словно из-за них они не могут жить свободными и счастливыми. А в чем их вина? Не от хорошей жизни попали они в конце тридцатых из Кореи на Сахалин. Не сторонились самой тяжелой работы, лишь бы выжить и прокормиться. Потом, во время войны, японцы не давали разрешение на выезд корейским рабочим, каждая пара рук была нужна.

А в сорок пятом, осенью, пришли русские и поначалу тоже не спешили отпускать корейцев домой. Так и остались здесь Светланины родители. Временно, пока послевоенная неопределенность не уляжется. При первой же возможности они, конечно, уедут домой, в Страну утренней свежести.

Не уехали. Сначала родилась старшая, Ок Сун. Через два года — сын Мен Гю, потом еще один — Дюн Хо. А уж младшая, Су Ни, Светочка, — через десять лет после войны. Привыкли, приспособились, обросли нехитрым скарбом. Домишко какой-никакой постепенно построили, а главное — при нем был клочок земли. Земля — она прокормит. Пусть даже скудная, глинистая сахалинская земля, не обласканная солнцем, постоянно сырая от туманов и дождей. Сколько она сил отбирает — об этом знает лишь тот, кто растит на ней всходы. Каждый росток словно из собственных ладоней, сберегающих хрупкую жизнь, приходится выпускать. И так каждый день, от заката до восхода нужно лелеять и нянчить свой выстраданный урожай.

* * *

Общения на работе было явно мало. Если и выдавалось временное затишье, оно в любой момент, на самом интересном месте могло быть внезапно прервано очередным нетерпеливым пациентом.

Хотелось спокойного, неторопливого разговора, особенно Нине, уставшей от постоянного мысленного перебирания воспоминаний о Грише. Она уже давно отвыкла от детской привычки фантазировать, выдумывая сюжеты с участием своего единственного и неповторимого. Теперь ее мысли занимало тщательное восстановление событий прошлого лета, тем более что уже было о чем вспоминать. Это бесконечное плетение череды взглядов, фраз, прикосновений, причем в мельчайших деталях и с соблюдением хронологической последовательности, постоянным фоном сопровождало любую ее деятельность.

Нина жила две жизни: истинную, наполненную суетой и чрезмерным общением с массой все время меняющихся людей, и призрачную, посвященную Грише. Если ее насильно вырывали из воспоминаний, она, наскоро выполнив то, что от нее немедленно требовали, возвращалась в ту же точку и опять мысленно шла, говорила, смотрела…

Двойная жизнь, принудительно навязанная самой себе, становилась невыносимой. Нужно было пытаться жить реальностью, а не вымыслом. Но ничего не получалось. И только дружба со Светой давала возможность высказать вслух то, что хотелось. С ней было легко. Она умела внимательно слушать, сочувственно кивая головой, а главное — умела вовремя и безошибочно расставить все по местам.