Отпусти народ мой...
Шрифт:
Ольга Борисовна обладала удивительным свойством располагать к себе людей. Она всегда была готова выслушивать бесконечные исповеди своих подопечных. Незамужние девушки могли часами рассказывать о своих сердечных переживаниях, молодые мамаши советовались по более насущным вопросам — как купать, чем кормить и что делать, если малыш орет всю ночь напролет: устанавливать дежурство с отцом ребенка или махнуть на него рукой, все равно, кроме ругани, ничего путного из этого не выйдет.
Мужчины до нытья в жилетку, как правило, не снисходили, хотя бывало… В основном вели беседы на производственные темы, к которым присоединялись Галя и Федор. Обычный треп
Однажды в дом заглянула соседка из квартиры напротив, утонченная дама средних лет с претензией на светскость, жена полковника-танкиста. Увидев у Оли двух-трех приятельниц, она начала курсировать через лестничную площадку, демонстрируя наряды, не заметив недоуменных взглядов и полного отсутствия интереса к такой животрепещущей теме.
В Олином доме в основном говорили о литературе, живописи, истории, архитектуре, не замечая, что на дворе давно уже ночь-полночь, а утром нужно идти на работу.
Как-то само собой получилось, что все красные дни календаря бурно праздновались на той же территории. Во многом этому способствовало географическое расположение дома: колонны трудящихся 1 мая и 7 ноября, пройдя обязательным маршем по улице Ленина, по одноименной площади, мимо одноименного памятника, у подножия которого стояли трибуны с озябшими партийными деятелями, заканчивали свое стройное шествие как раз у Олиного дома. И естественным образом веселая голодная молодая толпа вваливалась в гостеприимный дом, где уже ждали накрытые столы, раздвинутые по такому случаю во всю длину. Иногда Ольгу Борисовну дружным хором отпрашивали у строгого начальства от обязательного присутствия на демонстрации, чтобы она могла успеть все приготовить. Чаще всего два дня до праздника варила, резала и пекла, а Федор носился по окрестным магазинам, давясь в очередях и добывая продукты.
Оля, никогда не любившая и не умевшая заниматься бесконечными домашними хлопотами, в эти дни самозабвенно стояла на кухне до полного изнеможения. Однажды Нина, плюхнувшись без сил на табуретку, тупо смотрела, как мама, взяв десяток сырых яиц для бисквита, разбивает их по одному и отправляет содержимое в помойное ведро, а скорлупки складывает в эмалированную миску.
К счастью, молодежь брала на себя остальную беготню: подать-убрать, принести-унести — и до глубокой ночи мыла и вытирала посуду. Но Ольга Борисовна роль хозяйки до конца не перекладывала на чужие плечи и бегала из кухни в комнату весь вечер. Само собой разумеется, что в большой квартире (целых четыре комнаты! кухня!) так же шумно праздновались дни рождения, причем не только членов семьи, но и друзей, а также Новый год, причем обязательно дважды. Старый Новый год отличался от нового Нового года тем, что елка уже прочно стояла в углу, укоренившись за две недели, и не падала под бой курантов, роняя осколки стеклянных игрушек в залитые сметаной салаты, как это бывало, когда Федор устанавливал ее в последний момент.
Но все неудобства и вечную сутолоку искупали искренность чувств, ощущение единого братства, радость и веселье. К тому же в шумном доме, насыщенном атмосферой вечного праздника, флирта и влюбленности, постоянно вспыхивали романы, заканчивающиеся, как правило, свадебным застольем в этих же стенах. Молодые специалисты, вырвавшись на простор самостоятельной жизни, советовались с Ольгой Борисовной. Она привыкла относиться к ним как к своим детям.
Оля замуж не собиралась. Во-первых, не за кого. Ровесники давно опутаны семейными узами. А во-вторых, незачем. Побывала один раз замужем, хватит. Нельзя никого в свое сердце впускать, ни к кому привязываться, чтобы не нарваться на очередное предательство. Семья у нее и без того есть, и немаленькая. Дочь, сын, невестка, внук. Правда, ей еще и сорока нет. Но это не имеет никакого значения. Главное — отношения в семье устоялись. Как она чужого мужчину в дом приведет? Нет, об этом нечего и думать.
Помимо застольно-дружеской суеты, каждый вносил свою скромную лепту в беспорядок, царящий в доме. Саша замолкал, только когда спал. К счастью, засыпал мгновенно — раз! как будто моторчик выключили — и не просыпался от песен под гитару, взрывов хохота и танцев под музыку из проигрывателя, весело вращающего черные пластинки, затертые от интенсивного использования.
Галя тоже была хозяйкой никакой. Больше всего она любила каждую свободную минутку поболтать с Олей обо всем подряд. При этом щеки ее пылали возбужденным румянцем, а каша для сына, забытая на плите, обязательно пригорала.
И Нина не оставалась в стороне: книги, раскрытые и с закладками, в огромных количествах скапливались в ее комнате вначале на столе, потом незаметно распространялись по стульям и подоконнику, а затем таинственным образом расползались по всей квартире.
Но всех превосходил Федор. Неуемная страсть к животным заставляла его подбирать на улице бесприютных псов и притаскивать в дом. Слава Богу, на пятый этаж нельзя было втащить лошадь. Если бы они бродили по Южно-Сахалинску, он придумал бы что-нибудь, будьте уверены.
Впрочем, собак было более чем достаточно. Осознавая справедливость упреков своих женщин, он старался по возможности более одного пса не приводить. Однажды притащил красавицу-овчарку, деликатную умницу, которая впоследствии оказалась беременной и, скончавшись в родах, оставила о себе память в виде восьми слепых щенков, наглядно подтверждающих мезальянс, который совершила их мать с неизвестным боксером.
Женщинам пришлось взять на себя функцию кормящих матерей, через каждые три часа варить жидкую манную кашу и давать ее вечно голодным малышам из бутылочки с соской. Кормить приходилось втроем, иначе невозможно было совладать с этим копошащимся пищащим клубком толстеньких телец, тщетно пытаясь отделить накормленных от ненакормленных. Каждый норовил приложиться к бутылочке дважды, а если повезет — то и трижды. Всех вырастили, даже хилую Джульку, вечно заваливающуюся набок и почти затертую своими более напористыми собратьями. Потом еще несколько месяцев пристраивали приемышей по знакомым. Федор выбирал хозяев для своих подопечных долго и с пристрастием.
Собаки чередой сменяли друг друга, но всех превзошел огромный рыжий боксер, которого даже Федор побаивался. Пес очень любил смотреть телевизор, сидя на стуле перед самым экраном и загораживая кино своим мощным телом. Сдвинуть его в сторону никто не отваживался.
Вот так и жили: шумно, бестолково и весело. И всех такая жизнь устраивала. Всех, кроме Нины. Она считала дни до лета, когда можно будет, наскоро поступив куда-нибудь (иначе уже просто неприлично), уехать в Киев. Она не умела вести жизнь затворницы и проводила время с многочисленными друзьями обоего пола, но сердце ее рвалось к Грише.