Отрада

Богачева Виктория

У них под ногами, больше мешаясь, нежели подсобляя, крутилась поздняя и единственная дочка — Дара.

Завидев мать с кувшином, мальчишки тут же рванули к ней, и Дара засеменила следом, пока еще неуверенно держась на ногах. Твердята же зашагал степенно — все же был он уже не мальчишкой.

— А ну стойте! — Отрада с трудом поспела упредить чумазых сорванцов. — Всю поневу мне запачкаете, сами в ручье потом будете руки морозить!

Славута и Бус замерли в шаге от матери и жадно, по очереди приникли к кувшину с прохладным квасом. Оба они походили на

отца куда больше, чем на мать. От нее лишь старший сын унаследовал темно-зеленые, болотные, в остальном же мальчишки были одно лицо с Храбром.

— Твелдята, — девчушка протянула руки, и тот со смехом усадил Дару на шею.

— Матушка, а мы столько уже всего сделали! — с жаром хором принялись рассказывать сыновья, активно размахивая руками.

Отрада слушала их, посмеиваясь, пока не наткнулась на внимательный взгляд Твердяты, которому Дара всячески пыталась уцепиться в волосы.

— Совсем ты, гляжу, умаялась, — он обеспокоенно заглянул ей в лицо.

Рождение дочери далось Отраде тяжело. Первые седмицы она едва могла вставать и ходила по избе бледной тенью. Со временем она оправилась, но уставать стала гораздо быстрее, и успевала меньше сделать по хозяйству.

— И ничуть не умаялась, — но она улыбнулась и покачала головой. — Не тревожься.

Но она знала, что Твердята не мог не тревожиться. Его старая, с детства укоренившаяся привычка — забота о ней. Для него она стала залогом семейного благополучия. Прочной веревкой, связавшей их всех. Когда она появилась в избе, все стало хорошо. Они втроем со старшим братом и Нежкой перестали жить так, как жили долгие месяцы той страшной, лютой зимой, когда убили их отца. Храбр смягчился, в избе вновь запахло теплым хлебом. Из горниц ушел стылый холод, из взгляда их старшего брата — лютая стужа. Он снова стал улыбаться. В стенах теплого сруба зазвучал смех. Она согрела их всех, словно осиротевших кутят.

— Нынче вечером к Храбру Годун собирается, — Отрада нарочно заговорила о другом. — Верно, боится, что мы Нежке другого суженого подыщем.

— Брат бы и рад…

— Он о Годуне и слышать не желает! Особенно после праздника, когда они через костры прыгали.

— Дурень, ну дурень, — Твердята провел рукой по затылку и пощекотал притихшую Дару. — Меня не было ему растолковать… Ну, ништо. Нынче с ним к брату пойду.

Отрада не успела ответить: \с дороги за забором послышалось мерное поскрипывание колес.

— Это батюшка! — радостно воскликнул Славута, и вместе с братом бросился к воротам.

Изрядно напрягшись, они вдвоем распахнули тяжелые ворота, и во двор под восторженный щебет детей медленно въехал на груженом подводе Храбр. Он едва успел соскочить и потрепать старого жеребца по холке, когда к нему рванули сыновья, вцепившись в штанины.

— Пути, пути, — Дара настойчиво запросилась на землю с шеи Твердяты и самостоятельно проковыляла пару шагов до отца, показывая, чтобы тот поднял ее. — Батюска!

Храбр, посмеиваясь, с легкостью усадил дочь на левую руку и взглядом нашел Отраду. Как и в самую первую зиму ее замужества, его серые

глаза вызвали у нее сладкую волну мурашек. Мужчина подошел к ней и обнял, на мгновений оторвав от земли и покружив в воздухе. Его твердые, обветренные губы поцелуями прошлись по ее щекам и закрытым глазам.

. — Ну, как вы здесь? — спросил, поставив жену на ноги.

— Мы будем сруб конопатить! — встрял Славута, подставив макушку под ладонь отца.

— А я глину месил! — Бус тотчас вырос подле старшего брата.

— Вот как, — Храбр вскинул брови. — Ну, погляжу-погляжу, что вы там сделали… — не то погрозил, не то пообещал он, но мальчишки притихли.

Кузнец смотрел на жену и детей спокойными серыми глазами и едва приметно улыбался. Его льняные волосы еще пуще выгорели на солнце — известное дело, целые дни проводить под открытым небом на торгу, а лицо обветрило.

— Хороший вышел торг? — к брату подошел Твердята, и они обнялись, похлопав друг друга по спине.

Милонега наблюдала за ними с крыльца, тревожно покусывая губу.

— Неплохо, неплохо, — поскромничал Храбр.

Уже вся община ведала, что за кованные им изделия купцы едва бороды друг другу не повыдергивали.

— Устал с дороги? Отдохнешь? — Отрада посмотрела на мужа.

— Токмо ополоснусь, — он покачал головой, идя следом за женой в избу и обнимая ластившихся к нему сыновей. Дара заливисто хохотала, цепляясь за его шею и дергая волосы.

Она взяла дочь на руки, чтобы Храбр смог умыться прохладной водой из бочки.

— Нежка-то чего притихла так, — сказал он, выкручивая рубаху и тряся головой. Выпрямившись, он с подозрительным прищуром поглядел на младшую сестру, которая о чем-то расспрашивала подошедшего к ней Твердяту.

Отрада проследила за его взглядом. Любопытно, а когда ей исполнилось столько же зим, сколько нынче Милонеге, у нее по лицу тоже все было видно? Тоже все мысли были на лбу высечены?..

— Да умаялась она, я ее по хозяйству совсем загоняла, — как можно равнодушнее махнула рукой Отрада и наткнулась на все тот же подозрительный прищур, которым муж нынче одарил ее саму.

— Ой ли, — но Храбр лишь покачал головой.

Жене он не поверил ни на грош.

***

Отрада откинула голову, вдыхая полной грудью прохладный воздух.

Они только кончили вечерять, и значит, у забора вот-вот должен появиться Годун со сватами. Она вышла во двор дождаться их, оставив сыновей убирать со стола под присмотром Милонеги.

— Куда Твердята пропал? Токмо повечерял, а уж шастает где-то, — Храбр, недовольно ворча, остановился у нее за спиной.

— Может, к невесте побежал? А то он тебя дожидался и с ней не виделся, — невинно предположила Отрада, прислонившись к его широкой, мощной груди.

Ее слова смягчили Храбра, и он улыбнулся, ладонями обхватив ее талию. Но вскоре он заметил вдалеке двух человек и сощурился, приглядываясь, и Отрада ойкнула, когда его пальцы жестче впились в ее кожу. Он сразу же отдернул руки и скрестил на груди, и шагнул вперед, упирая тяжелый взгляд в Годуна.