Отрада
Шрифт:
— Верея отдала, — предвосхитив вопрос жены, сказал Храбр, наблюдая за ней с тщательно спрятанной улыбкой.
Над своим приданым в последние седмицы Отрада трудилась по вечерам, с трудом выкрадывая свободное время. Облачившись в непривычную, совсем новенькую одежу, которая никогда прежде не касалась ее кожи и не хранила ее запаха, она долго расчесывала спутанные волосы. Плести две косы было непривычно, руки путались, пряди вылезали одна из другой. Пока она пыхтела от усердия, Храбр терпеливо ждал у порога клети, глядя в щель
Когда Отрада поднесла к волосам убрус и принялась его завязывать, руки у нее задрожали. Так умирала девка, и рождалась жена.
Храбр окинул ее долгим, очень долгим взглядом, когда она подошла к нему и, отчего-то робея, коснулась ладонью плеча. Она смущалась отчаянно, ведь прежде мужчина видел и знал ее совсем иной.
— Ну, помогай Сварог, — шепнул он, поднял молодую жену на руки и вынес из клети, чтобы внести в избу, переступив через порог.
В горнице Храбр поставил Отраду на ноги.
— Хозяйствуй, милая, — и широким жестом руки обвел все вокруг.
— А где Твердята с Нежкой?
— У Услады. Скоро уж прибегут.
— Ты знал! — Отрада шутливо ткнула кулачком ему в грудь.
Хотела по привычке тряхнуть косой, но взметались лишь края убруса.
— Ты знал, что так выйдет! — она задохнулась от осознания, а вот Храбр покачал головой.
— Я не знал. Надеялся, но не знал, — сказал он серьезно.
— Но как же… празднество и пир? — она закусила губу, рассеянно поглаживая широкий, добротный стол.
Он занимал собой половину горницы, и на лавках, что стояли вдоль, могла усесться и дюжина человек.
Однажды так и будет, подумала вдруг Отрада. На них усядутся их с Храбром дети… сыновья приведут невест…
— Нынче справим, коли любо тебе, — кузнец спокойно пожал плечами и, подхватив топор, вышел в сени.
Оставшись одна, Отрада вздохнула и замерла в нерешительности, оглядываясь. У печи стояли ухваты, а на полу, рядком — горшки. На прилаженных к срубу полках начищенными бочками сверкали глиняные миски да плошки. Ушаты да ковши глядели на нее из бабьего кута. Все было новым, незнакомым, непривычным.
И все было — ее.
Нынче она здесь хозяйка, в своей избе и в своем праве. Никто и слова не посмеет сказать. Никто не погонит прочь. Теперь у нее есть дом. Сколько же всего ей только предстояло постичь! Привыкнуть быть не бедной девкой без приданого да крепкого рода, дочерью чужого всем и каждому человека, а женой. Частью славного рода. Женщиной в глазах других.
Накинув на плечи платок, Отрада вышла на крыльцо. Туман чуть рассеялся, оставив на траве капли росы. Из-за угла доносился размеренный стук — Храбр колол дрова. Часть их уже была свалена у нижней ступени на земле, и Отрада спустилась за ними, думая растопить остывшую за ночь печь.
На мгновение она остановилась, прислушиваясь к самой себе. Ведь до сих пор ей иногда не верилось, что все происходящее — взаправду, что теперь это действительно ее, Отрады,
— Ступай в горницу, застудишься еще! — сказал он и удобнее перехватил дрова, что держал в руках.
В избе Храбр прошел к печи и высек огонь, запалив тонкие щепки. Отрада наблюдала за ним с жадным любопытством, стоя за спиной и, в общем-то, мешаясь. Сухое дерево уютно затрещало, и мужчина, подбросив еще поленьев, поднялся, отряхивая руки о портки.
Они оказались напротив друг друга, и Храбр задержал на ней свой взгляд. Потом с улыбкой протянул руку, расправляя воротник рубахи и натягивая его повыше, чтобы скрыть алое пятнышко — отметина их вчерашней любви.
По груди Отрады безудержно растекалось тепло, и она перехватила его руку, прижимаясь к ней щекой и пачкаясь в саже. Плевать!
— Брат?! — голос Твердяты, раздавшийся с крыльца, прозвучал удивленно и радостно одновременно.
Отрада невольно отстранилась, но Храбр удержал ее, крепко взяв за руку. Оба они повернулись в сторону сеней: на них во все глаза глядела Услада, Твердята и Милонега. Ошарашенные дети, приоткрыв рот, безуспешно пытались справиться с захлестнувшими чувствами. Женщина же, прищурившись и поджав губы, не сказала ничего.
______________
Продолжение главы будет завтра
57.2
Отрада посторонилась, пропуская всех троих в горницу. Долго она по общине ходила с браслетом Храбра. Еще дольше — звалась его невестой. Но Услада все дивилась. Али делала вид. И выбор брата не принимала. Уже и бесприданницей нельзя было Отраду назвать: все ведали, что родня оставила в покое ее и родительскую избу. И Храбр за нее вступился, наветы вуя Избора посрамил. А все одно: кривила Услада губы.
Отрада ничего не стала говорить. Ушла с детьми в горницу, оставив брата с сестрой наедине, и вскоре донеслись до нее отзвуки их ругани. Вскоре громко хлопнула дверь — Услада вылетела прочь; и на пороге показался чуть взбудораженный Храбр.
Когда уселись за стол трапезничать, Твердята, до того все лукаво глядевший на старшего брата с женой, вдруг посмурнел.
— Годуна задирают шибко, — сказал он и повертел в руках ложку, которой хлебал кашу. — Как батька его тебе проиграл на суде. Даже те, с кем он прежде дружбу водил.
— Ты чтоб лезть к нему не смел.
— Я и не чаял, — мальчишка равнодушно пожал плечами. — Его и без меня затравили.
— Жалко его никак? — кузнец нехорошо прищурился.
— Жалко, — со вздохом признался Твердята.
— Зря, — отрезал Храбр, нахмурившись. — Когда у деда его власть была, он тебя не жалел.
— Как его затравили? — спросила Отрада, которая ни про старосту, ни про родню его не слыхала ничего со дня воеводиного суда.
— Ну, — Твердята покосился на старшего брата, — от батьки ему влетело, что тебе подсобил схрон дядьки Избора отыскать… а от всех остальных — за то, что он старостин внук…