Отрада
Шрифт:
— Да пусть ее. И так сполна хлебнет, как я помру. Пусть хоть нынче обо мне не печалится, и без меня, старой, ей забот хватает...
— Ох, Любава, Любава, — Верея покачала головой, но женщина крепко стояла на своем.
Не в первый раз знахарка этот разговор заводила, все надеялась добром уговорить мать Отрады, чтобы та дочери и про хворь свою лихую рассказала, и что дядька ее сватает для своего меньшого сына, чает все избу к рукам прибрать...
Но Любава противилась отчаянно. Вот и нынче мотала из стороны в сторону головой и руку к груди прикладывала: туда, где давно уже поселилась когтистая, злая
— Пойду я уже, и так припозднилась. Я тебе особый отвар замешала, его токмо на ночь пей, — Верея медленно поднялась с лавки и указала на один из горшочков. – А девке своей травок завари, а то вон какая бледнющая стала.
— Не отошла она еще, — с нежностью сказала Любава и встала вслед за гостьей.
У самой двери она схватила Верею за худое, сухое запястье и взмолилась с отчаянной пылкостью.
— Ты пригляди за ней, прошу! Не бросай девчонку, как я помру. Одна на всем белом свете она останется ведь. Сиротой во второй раз станет, — на глазах Любавы выступили слезы, и она поспешно моргнула.
— Не брошу уж, — с тяжелым сердцем пообещала Верея и пригрозила пальцем. – Да токмо ты сама на костер не спеши особо, девку хоть замуж сперва выдай.
Любава улыбнулась сквозь слезы и прикрыла за знахаркой дверь.
5.
На следующий день Отрада, как было заведено, отправилась в избу старосты. Русана встретила ее во дворе: возвращалась после утренней дойки. Поставив ведро на крыльцо, женщина вытерла руки о надетый поверх поневы и заправленный в пояс передник и пристально посмотрела на Отраду, остановившуюся в нескольких шагах от избы.
— Пришла, стало быть, попрыгунья, Отрада Бусовна, — недовольно, зло процедила Русана.
Нестарая еще женщина, она редко улыбалась и, того реже, смеялась, и потому уже давненько морщины поселились у нее в уголках глаз, и под носом залегли суровые, хмурые складки.
— Даже хворь тебя не взяла. Да и то не диво.
Отрада вздохнула про себя. Снова обзовет ее сейчас, как бывало обычно. Но Русана промолчала. Перекинула длинные края алого убруса на спину и небрежно кивнула головой в сторону избы: проходи, мол, коли явилась.
Скинув в сенях тулуп и обметя с валенок снег, Отрада вошла в горницу. Нынче она пришла раньше обыкновенного и столкнулась в избе со всей семьей старосты.
— О, утопленница явилась, — Перван, старший сын, встретил ее громовым хохотом.
Сцепив зубы, она поклонилась всем одним разом и скользнула на лавке к слюдяному окошку. Там ее со вчерашнего дня дожидалась неоконченная вышивка. Забава ее задирала, и Отрада оказалась на речке.
Она взяла в руки рубаху и склонилась над ней, стараясь не прислушиваться к разговорам, что вели за столом трое мужчин – староста, Зорян Нежданович, да два его сынка – Перван и Лешко. Забавы нигде было не видать, и Отрада порадовалась про себя. Тем лучше. Встречаться со строптивой девкой, через которую она чуть не утопла, не хотелось.
Староста встал с лавки, и она поспешно наклонила голову, отводя взгляд. Зорян огладил темную, густую бороду и вышел из горницы. Отрада побаивалась его, и не напрасно. У него был страшный, отталкивающий взгляд и глубокие борозды от морщин на лбу и щеках. И слухи про него ползали жуткие.
— Оправилась, стало быть, — встав следом
Заткнув пальцы за широкий кожаный пояс, над которым нависал живот, Перван рассматривал ее, словно диковинную игрушку, скользил взглядом по фигуре, лапал глазами.
Отрада удержалась от гримасы, сжала в ладонях рубаху и на всякий случай прикусила язык. Она чувствовала себя неуютно: Перван был высоким, дородным мужиком, с длинной густой бородой и неприятным, хищным взглядом, а его лицо так и лучилось самодовольством.
— Пошто расселась? – в горницу вошла Русана, неся в каждой руке по ведру. – Небось, не за гляделки тебе тут медяки дают. И так вон вчера ни с чем не поспела, пока на льдине с кузнецом обжималась.
Вспыхнув до корней волос, Отрада поспешно уткнула взгляд в вышивку и потянулась за костяной иглой. Да она бы и рада работать и горя иного не знать! Уж всяко не она сама к себе Первана покликала, не она первой с ним заговорила... Он же обжег девку на прощание взглядом и вышел из горницы, даже не посмотрев на жену.
А может, не так уж худо, что Руза вчера вскрылась, пока Отрада по льду бегала. Мужики за хозяйство взялись, к весне во всю готовятся: скоро посевная. Вот и староста с сыновьями ушел из избы сразу же после утренней трапезы: верно, пошли в хлев, осматривать, за что первым браться. Что починить надобно, где подлатать, где смазать, где сызнова выстругать.
У Отрады хоть от сердца малость отлегло. Зимой тошно было – невыносимо! Вся семья в избе сидит, она уж не ведала, куда глаза деть, чтобы с Перваном никак взглядом не встречаться. А он заладил: усядется на лавку напротив, мол, посмотреть хочет на дочку рукастую, на Забавку. А сам глазами зырк-зырк, и токмо на Отраду пялится.
И взгляд у него ой тяжелый был, из-под темных кустистых бровей. Тяжелый да липкий, словно деготь какой. Не отмоешься от него, не отвернешься. Кое-как Отрада зиму вытерпела. Ткала да нитку на кудель крутила, а сама все мысленно с собой беседы вела: мамка кашляет, батюшка помер, нужно и приданое себе справить, и матери помочь, и избу починить... А потому нужно терпеть.
Потом уж Русана приметила, на кого муж смотрит. Уж всяко не на дочку Забавушку. Приметила и стала к Отраде пуще прежнего придираться. Она и раньше-то неохотно ей за работу платила, так и норовила кривой узор найти, али край косой, али нитку тонкую. А теперь же совсем сладу с теткой Русаной не стало. Заставляла работу проделанную распарывать и сызнова перешивать, за кудель постоянно дергала, под лавку ее, словно ненароком, скидывала – как же, будет тут нитка ровная да толстая, когда злой человек под руку постоянно лезет.
Конец этому однажды положил староста Зорян. Как увидал, что невестка творит, так вытянул своей палкой промеж лопаток.
— Баба-дура, эдак девка с приданым до весны не поспеет! Как Забавку сватать будем, коли наряды не готовы?!
Отраде тетку Русану вроде и жаль было: хоть и старик староста, а рука-то прежнюю силушку сохранила. Неслабо он ее палкой приложил. А с другой стороны, теперь ей токмо Перван докучал, да и то мужик молчал в основном да глядел жадно. А тетка Русана успокоилась, больше ее не травила. Коли придиралась, то по мелочам. Все полегче стало работать.