Отрада

Богачева Виктория

Любава побледнела, словно чувствовала беду, но пошла открывать, так и не взглянув на дочь. Отрада же едва поборола желание скрыться за натянутой у печи занавеской – в бабьем куте, где обычно стряпали и хранили нехитрую домашнюю утварь: горшки и чугуны. Но все же осталась на месте, не посмев бросить мать.

— ... цыц, баба, сколько можно уже!

— Все людей почтенных вокруг да около водишь!

— Скоро уж перестарком станет, — из сеней послышались голоса, и Отрада охнула. В этот момент дверь распахнулась,

в комнату скользнул ветер и вошли несколько мужчин.

— Вечеряли? – в одном из незваных гостей она узнала дядьку Живана.

Пока был жив ее отец, то вместе они бортничеством промышляли. А как умер, то дядька Живан все себе забрал. Мол, задолжал ему отец Отрады...

Невольно она отступила назад и опустила взгляд в пол.

— Уж давайте без вступлений! И так какую седмицу вокруг да около ходим! – второй знакомый голос заставил ее вскинуть голову.

Уперев ладони в бока, в дверном проеме стоял ее вуй, брат матери. Жесткие завитки его рыжих, косматых волос торчали из-под шапки, которую дядька Избор как раз стащил с головы и смял в огромных ладонях.

— Макошь свидетель, я в первый же раз сказала тебе всю правду, а ты сюда повадился через день ходить, будто медом намазано.

— Ты, баба, говорить будешь, когда мы велим. А пока посиди да послушай, о чем мужи умные толковать будут.

— Это вы у меня в гостях, а не я у вас! – возмущенно проговорила Любава Брячиславна. – И слушать я вас не обязана.

— Тут брат твой, опомнись, женщина!

— Я у мужа в роду уж третий десяток весен. Слова брата – не указ мне, — уверенно отрезала она. – Сказала же, не стану Отрадку сватать, почто еще ходите?

— Чтоб тебя да девку твою несмышленую уму разуму научить.

— Уж мы как-нибудь без вас управимся, — сварливо ответила Любава Брячиславна.

Отрада не ведала, куда себя деть. Когда мать упомянула сватовство, она едва сознания не лишилась. Пришлось назад отступить и ладонью о столешницу опереться. Тогда чуть полегче стало. Никогда прежде матушка ни о чем таком не заикалась, ничего дочери не рассказывала.

Да за кого же ее просят отдать? Тайком, из-под ресниц она поглядела на вуя. У дядьки Живана сыновей-то не женатых не было... и сам он с женой жил. Стало быть, токмо дядька Избор остается...

— Ты, баба, погляди на чадушко свое повнимательнее, — вуй впервые за все время повернулся к Отраде. Он указал на нее скрюченным пальцем, и девка залилась краской, предчувствуя дурное.

– Тоща, рыжа, страшна, глазищами хлоп-хлоп, да язык без костей, да кое-где шило, вечно всюду лезет да вперед мужей говорит. Кто ее такую кроме сына младшего моего возьмет? Да еще и бесприданница считай.

Отрада вздрогнула, словно ее ударили, и снова склонила голову, продолжив рассматривать пол у себя под ногами. Ей пришлось закусить изнутри щеки, чтобы промолчать.

Любава

Брячиславна же, с достоинством обойдя обоих мужиков, остановилась как раз перед столом, подле которого замерла дочь. Выпрямившись ровнехонько напротив брата, она укрыла Отраду за своей спиной.

— Ну так и не берите ее, худородную да худосочную! – твердо проговорила она. – Ладно, поболтали и будет, ступайте уже, а ты, Избор, крепко-накрепко запомни, что дочкой своей я торговать не стану.

— Ой дура, ой баба-дура, — вуй со всего маху швырнул шапку на пол, а дядька Живан токмо покачал головой.

– Ищо пожалеешь! – сказал Избор напоследок и громко хлопнул дверью сеней. Его дружок засеменил следом.

Когда все звуки стихли, Отрада тихонько всхлипнула: еще бы, такой позор... Уж как они ее хаяли да злословили... Любава же, выпроводив гостей, со стоном схватилась за грудь и медленно осела на лавку. Побледнела она аж до синевы и задышала тяжело, с хрипами да свистами.

11.

— Матушка? – Отрада бросилась к ней, опустилась рядом на колени и схватила ее за руки, пытаясь заглянуть в лицо. – Матушка, что с тобой?

— Там, — кое-как прохрипела Любава и с трудом махнула рукой в сторону бабьего кута, — горшочки от знахарки... запарь мне.

И приступ надрывного, жесточайшего кашля скрутил ее едва ли не пополам, да так, что она и слова молвить не могла больше. Всхлипывая и размазывая по лицу слезы, Отрада припустилась в угол к печи, подобрав поневу. Взлетела на перевернутое верх дном ведро и нашарила на полке нужный горшок. Дрожащими руками принялась развязывать нитку, чтобы снять холстину, которой он был укрыт.

То и дело она беспокойно поглядывала на мать. Любава больше не кашляла, но дышала все также хрипло, через силу. Руки тряслись, и Отрада долго возилась с завязкой. Потом едва не выплеснула половину мимо ковша, когда переливала из горшка жижу болотного цвета, и не ошпарила себя горячей водой из печи.

— Матушка, дай-ка подсоблю тебе, — она подступилась к матери с чаркой и поддержала той голову, пока Любава маленькими глотками пила заваренный отвар.

Выпила, и вроде полегче ей стало. Взгляд прояснился, к щекам кровь маленько прилила.

— Радушка, — мать неожиданно крепко схватила ее за запястье и усадила подле себя на лавку. – За сынка Избора не ходи, уразумела? А сундук под крыльцом зарыт.

— Матушка, да что говоришь ты такое, — залепетала Отрада, хлопая глазами. – Какой сундук еще?..

— Говорю, чтоб ты за сынка Избора не ходила, — строго и серьезно повторила Любава. – Я не велю. И про сундук не забудь! Разумеешь?

— Да, — словно завороженная кивнула Отрада. – Матушка, ты не волнуйся об этом! Идем, уложим тебя нынче подле печи.