Отравленные корни
Шрифт:
– Дыши, Афия. Дыши, - говорил он, не торопясь вмешиваться.
Не знаю, что происходило с моей аурой, но он смотрел пристально, внимательно, наверное, даже не моргал, чтобы не пропустить что-то важное. Потом наступило облегчение. Или перерыв. Целитель успел влить в меня какую-то жидкость, и сознание радостно рухнуло в темноту. Сплошную черноту, где нет звуков, запахов, ощущений и видений. Ничего. Только спасительное беспамятство. Забвение, из которого я совсем не хотела выплывать.
Пришлось. Но новое восстановление оказалось проще. Не было отвратительной слабости, когда тело предает
Любой другой на моем месте радовался бы, что все так хорошо разрешилось. Марька, например, счастлива, а я стараюсь найти подвох. И отсутствие Олежа только добавляет подозрений. Нет, я не лукавила, когда заявила, что одна ночь ничего не изменит. Меня не обижает, что он не навещал меня в больнице. Скорее здесь чувствуется некоторая недосказанность, нелогичность... Светлый, насколько я его помню, привык доводить дела до конца. И он захотел бы убедиться, что его труды не пропали даром. Сам. Лично.
От дома доносится шорох и звук шагов, к нам неторопливо приближается целительница с плетеной корзинкой в руках. Она подходит и ставит свою ношу на скамейку, достает оттуда бутыль, оплетенную тонким шнурком, стеклянные бокалы. Из-под оберточной бумаги, покрывающей другие свертки в корзинке, доносятся ароматы козьего сыра и поздних яблок.
– Родители прислали, помнится, тебе нравилось их вино.
Вот почему еще она такая довольная. Родители Марикетты живут в юго-западном районе, не на самом побережье, но недалеко от него. Там плодородные земли и холода наступают позже, чем в столице. Отец Марьки занимается ювелирным делом, тихий молчаливый, низкорослый маг, вечно погруженный в себя и задумчиво рисующий эскизы к будущим творениям. Не самый известный мастер, но все же признанный и имеющий определенный успех в некоторых кругах. Его жена занимается домом и садом, тоже маленькая, пухлая волшебница с огненно-рыжими волосами и задорной, теплой улыбкой. Именно она гонит из яблок вино и делает сыр.
Воспоминания об обычной семье магов вызывают улыбку. Наверное, грустную со стороны. Пару раз я гостила у них на каникулах, когда мы еще учились в интернате. Этот кусочек памяти тоже подернут туманом, я уже не помню, что мы творили, только общее ощущение. Мир, тепло, покой... Простое, тихое счастье, которого мне позволили коснуться. Тогда, будучи подростком, я не смогла его оценить. А теперь испытываю укол легкой зависти. Хотела бы я так жить? Не вовремя вспоминается вопрос Виттора. Наверняка он знал про посылку или почувствовал что-то. Не бывает подобных совпадений в нашей жизни. Не бывает.
Деметрий разливает вино по бокалам, мы разворачиваем посылку, сжимаю в руке яблоко, которое кажется теплым. Словно в нем остался осколок солнца. Подношу к лицу и вдыхаю аромат. Никакого вина мне уже не нужно, потому что память пьянит не хуже...
Я вспоминаю сад с раскидистыми яблонями, цветущими вишнями и креслом-качалкой на веранде. Оно легонько поскрипывало, когда ювелир в задумчивости курил трубку. Аромат табака смешивался с запахами трав и цветов, он странно не раздражал, а добавлял перчинки в общую картину.
Открываю глаза и ощущаю себя старой, даже древней, как небо над головой или земля под ногами. Пью вино. Легкое, сладкое, немного игристое и с мягкой кислинкой. Яблочное. Сыр тает на языке, соленый и комковатый. Как раньше... Марька и Деметрий говорят о каких-то пустяках, но я не слышу. Смотрю на огонь и вспоминаю.
Детский смех и вершину яблони, с которой я свалилась и собрала все нижние ветки спиной... Ветер в волосах и кислый привкус недоспелого вина, которое мы украдкой сцедили из бочки... Речку, которую хотели переплыть, а у Марикетты на середине свело ногу судорогой... Солнце... Яркое и теплое... Обжигающее спину и превращающее волосы в сухую солому с рыжеватым оттенком... Синее-синее небо, казавшееся бесконечным и принадлежащим только нам... Счастье. Абсолютное, безоблачное счастье, которое бывает только в детстве, когда нет условностей и проблем.
Закрываю глаза, залпом осушая бокал. Когда воспоминания стираются и превращаются в пыль, этого не замечаешь. Но когда они вдруг возвращаются... Мне не больно. Нет. Страшно. Потому я больше не чувствую себя той, какой была тогда. Потому что моя память как прочитанная книга. Чужая история, набранная серыми буквами на пожелтевшем листе с иллюстрациями разной степени умелости художника. И что же теперь от меня осталось?
Марька что-то чувствует и оборачивается ко мне. Я, даже не поворачивая головы, знаю, что в ее глазах снова появляется тревога и страх. Она шепотом просит мага уйти, и он почти бесшумно скрывается в кустах и идет к дому.
– Афи...- она садится рядом и кладет руки мне на плечи.
– Что случилось?
Я отвечаю. Не знаю почему, но рассказываю ей о Гленже. Слова нехотя идут с языка, и подруга жадно ловит каждое, боясь пошевелиться и спугнуть момент откровенности. Раньше мы могли говорить обо всем. Теперь только о том, что считаем нужным сказать. Повзрослели, наверное...
Когда слова заканчиваются, мы молчим. Я смотрю на костер, в который уже бросили все вещи. Скоро он догорит, и мы отправимся спать.
– Знаешь, - тихо говорит волшебница, - он приходил к тебе. Тогда... После суда над... Анджеем. Ты лежала без сознания долго. Его отправляли на задание, и он пришел. Я тогда не стала вам мешать, ушла.
В ее голосе нет боли или зависти, только грусть. Светлая, как и она сама. Значит, Олеж приходил увидеть меня. Он был на суде. Держал меня, чтобы я не смогла добраться до сына. Отправился со мной за образцом к полю. И не навестил в больнице? Открываю рот, чтобы задать вопрос, но Маря неожиданно продолжает:
– Когда мы тогда забирали тебя от резиденции Совета... Накануне он прислал мне сообщение. Что суд над тобой состоится. И что нужно будет потом тебя забрать...
Зубы смыкаются с тихим клацаньем. И откуда же он мог знать, что я выйду из зала суда живая? Если все прогнозы наверняка говорили об обратном. Если... Вспоминается лицо Брасияна. Бесстрастное, спокойное... Поспешное начало заседания, демонстративное появление Илея. Неожиданное помилование. В лекаре я, допустим, и не сомневалась, но он...