Отраженье багровых линз
Шрифт:
Внутри меня усадили на скамью у входа. Потухший светоч сменился тёплой жизнью керосинки в потолке. Грузный хозяин, ввалившись в помещение, словно кабан, сбросил ружьё у тумбы. Стянул на неё же вязанную шапку и странный противогаз с массивными окулярами и таблеткой-решёткой. Показался буро-седой ёж мокрых волос.
Кабан пару раз окунул морду в рядом стоящий таз с водой. Обтёр харю тряпьём занавески и развернулся ко мне, буркнув что-то под нос.
— Ну ты и грязнучий… — Заключил тот, шевеля густыми усами на недельной щетине.
“Я
Когда заметно потеплело, мужчина опустился за стол.
— Голоден? — Спросил он, расстёгивая ремни старой разгрузки.
Я, не думая, кивнул.
— Тогда чисть трубочиста и к столу! — Отозвался щетинистый более бодро.
Смыть мутной водой вросшее прошлое не удавалось, но хозяину, видно, достаточно и того, что я послушал его.
По окончанию процедур меня ждала дымящая алюминиевая миска варёной картошки с обилием лука. Я с недоверием взглянул на повара.
— Чего кочевряжишься? — Удивился он. — Думаешь, я собрался тебя отравить?
Выудив истасканный дневник, я наскребал: «Оно же радиоактивно!»
— Да брось чушь нести! — Ещё больше раскрыл глаза хозяин, прочтя каракули. — У меня всё по науке, ты не дури!
Его пятерня пропала в рядом стоящей кастрюле, а через секунду уже держала увесистый картофель, напоминающий его нос. Половину тут же умяли усы.
— Оно же как… — Прожевал ус. — Ко всему нужно с умом… Я же не полоумный какой радионуклиды в себя пихать!
Повар привстал, расстегнул ватник у горла. Просунул за усы вторую половину картошины и продолжил:
— Тут ведь при вспашке на штык глубже зайдёшь, засадишь и раза два в неделю поливаешь с раствором йода. — Грузный ткнул в стеклянный бутыль мутной жижи на полке. — Буквально пол черпака на ведро воды, чтоб землю не угробить.
Усы было требовали добавки, вернувшись за стол. Но пятерня помедлила. Не стала потакать.
— А дальше технология не сложнее. — Вперился в меня повар. — Картоху выкапываешь, очищаешь. Промываешь и замачиваешь в солёной воде на сутки. Отвариваешь потом раза три-четыре и айда в кастрюлю с луком. Он антирадиационный от природы!
Он рассуждал логично. Здесь вряд ли радиационный фон выше окраин Мегиона, а с такой-то обработкой любая гадость помрёт. Я аккуратно положил в рот отломившийся кусочек картошки. Он растаял. Растаял так нежно, что от наслаждения глаза неумышленно закрылись. А лук…
Миска опустела в два счета. Раздался надрывный смех.
— Видать, давно не искушал такого шикарного картофеля, а? — Сквозь слёзы ожили усы. — Давай только без нюней! — Добавил потом, заметив, что я начал вырисовывать слова благодарности.
На дубовый стол бухнула стеклянная бутылка, называемая четвертью.
— Лучше наскреби-ка мне своё имя, шкет!
***
Моего собеседника звали Иван. Иван Семёнович. Бывший ополченец посёлка, по-товарищески попросивший называть его в моей писанине Демьяном. Так его окликали сослуживцы ещё в 1960-ых из-за характерной фамилии. В нынешние годы, по его словам, он чувствовал себя от этого моложе и сильнее.
— Не отпускает меня посёлочек… — Хрипел Демьян, потирая алый лоб. — Я ведь уехать хотел после случившегося… откапал УАЗ трёхсотый… натаскал понемногу всякого… запчастей там, топлива… провизию заготавливал…
Раскраснелся Иван Семёнович от своей бурды. Обмяк. Жевал найденные в закромах сушёные грибы и опрокидывал свои стопки. Я пропускал. Кошмарное жжение первой пробы и кратковременная слепота были отвратительны.
Ещё более грузный Демьян не настаивал.
— Не завелась моя малышка, Антош… судьба распорядилась.
Антоша. Странник Антон. Последний выживший с посёлка Зайцева Речка, что в тридцати километрах от Нижневартовска через реку Обь. “Ну и бредятина” — подумал я. А потом взялся за огрызок карандаша: «Так что же стряслось с посёлком?».
— Опять за своё? — Шевельнулся ус. — Передохли все, сказал же…
И так уже третий раз. Умолк, подцепил немного лука с кастрюли, обновил стопку. Тяжело и недовольно вздохнул. А это было впервые.
— Хворь все подхватили. — На удивление для меня начал Демьян. — Некому стало держать поварёшку, мотыгу… порядок. Многие опускали руки, заметив у себя первые симптомы, но оно и ясно — люди потухали за сутки. С ними гас и посёлок… оплот редкого ныне человека…
Разошлась цигарка. Иван Семёнович хлопнул портсигаром и затянулся едким. Горьким и самодельным. Продолжать он явно не планировал, глядя на меня через четверть. Выжидал реакции или думал о чём?
«Вам известно о прошлом? О катастрофе, погубившей мир?» — Решил я уйти от темы.
— Дед я по-твоему? На “вы” со мной вздумал… — Приглушённо отозвался дым. — Тебе разве свои с Речки не рассказывали?
Я мотнул головой. Демьян отодвинул алый бутыль с поля видимости. Какое-то время, решаясь, увлекался цигаркой.
— Разгар весны это был… — Промолвили сохшие вмиг губы. — 12 апреля 70-ого. Дочка тогда на обед зашла… радио включила, музыки послушать, а там Юрий Борисович вещает… как сейчас помню: “Холодная война завершена путём преодоления Кубинского ракетного кризиса с полным разгромом идеологического противника в лице Соединенных Штатов Америки”. — Демьян взглянул на меня исподлобья. — Душу мне травишь, Антон… но и не знать этого грех.