Отражение Улле
Шрифт:
— Дай кремешок, — сказал Орми.
— А это у тебя что, олух? — Хреса ткнула пальцем в мешочек, висевший у Орми на шее.
— Это не то.
— А что же?
— Да так.
— Ну-ка, ну-ка. — Ядозубы обступили Орми. — Что за секреты от друзей? Говори! Ишь, змеиная рожа, секреты у него.
— Да я и не смотрел даже. Клыкач дал…
— Развязывай!
Орми снял мешочек, развязал и извлек оттуда круглый гладкий камень поменьше кулака. Он был почти прозрачный, и в нем переливались и клубились неясные тени и блики. Присмотревшись, Орми разглядел в камне тысячи крошечных
Ядозубы попятились.
— Э! Ты что, сдурел? Это ж яйцо Клыкача!
— Так и вез его с собой? Да оно же сейчас вырвется!
— Брось его, — властно сказал Кулу. — Пусть лежит здесь. Эй, братцы, поехали! Потом отдохнем.
— Нет, не брошу. — Орми спрятал яйцо обратно в мешок. — Клыкач обещал нам помощь. Это яйцо может сослужить нам большую службу. Подумайте, ведь это оружие, да какое! И потом, Клыкач должен сам прокусить его своим зубом, чтобы высвободилось то, что сидит внутри. Нам нечего бояться.
Дня через два путники заметили гуганский патруль — двадцать всадников на тяжелых мохнатых конях. Они ехали с юга наперерез мамонтам.
— Враги? — спросил Кулу, поворачиваясь к Орми и Эйле. Те кивнули. Наконец-то, — оскалился Кулу. — Я уж думал, Улле сдастся нам без боя. Ну, давай, Мама…
— Постой, — сказала Эйле. — У них громовые жезлы. Они убьют нас прежде, чем мы приблизимся.
— Ага. — Кулу нахмурился, поерзал на мамонтихиной шее. — Ну, тогда жги их к змееножьей матери смертным словом. У этих возьмем жезлы, а с другими уж будем биться, как положено.
— Не могу, — сказала Эйле. — Я не могу это делать по своему желанию. И потом, их не за что жечь.
— Как это не за что? А, что толку с тобой разговаривать. Думаешь, я не запомнил? Ну-ка… — Кулу вытянул руку и произнес с ненавистью: Угахатан… вонючие гуганяне… кудур!
Из носа Кулу брызнула кровь, несколько прядей волос мгновенно поседели, он пошатнулся и неминуемо упал бы с мамонта, если б его не поддержал Барг.
— Проклятье! — прохрипел Кулу.
— Заклинатель нашелся, — буркнул Барг. Гуганяне как ни в чем не бывало приближались.
— Спокойно, — сказал Орми. — Откуда им знать, кто мы такие. Прикинемся гуганянами. Скажем, что спешим с секретным поручением в Дуль-Куг.
— Так они и поверили, — проворчал Барг, снимая с плеча лук.
Гуганяне подъехали совсем близко и остановились, преградив им путь.
— Стойте! — крикнул один из воинов. — Именем Сурта! Кто вы такие и куда направляетесь? Почему мамонты не меченые? Покажите ваши бумаги!
— Пшел вон, — сказал Кулу хрипло. — Дерьмо ты. Еще мне поуказывай. Я, может быть, еду с секретным поручением в этот… вонючий… как его…
— Дуль-Куг! — сказал Орми.
— Бумаги! — заорал гуганянин. — Слазьте, Улле вам в зад!
Кулу внезапно успокоился и ухмыльнулся.
— Уже слезаем, — сказал он и молниеносным движением метнул копье в ближайшего всадника. И тут же натянул лук. — Топчи их, Мама! Га!
В гуганян полетели копья и стрелы, а мамонтиха бросилась в бой, мотая головой и размахивая хоботом. Ее бивни сбили
Одного гуганянина взяли живым. У него была раздавлена ступня. Эрк лишился уха, Кулу был ранен в руку, и совсем плохо было с Хресой. Ей прострелили бок.
— А мы разбогатели, — сказал Кулу, оглядываясь после боя — Раз, два… пятнадцать громовых палок, не считая помятых.
Пленный дрожал мелкой дрожью, обезумев от боли и страха. Кулу брезгливо осмотрел его и сказал:
— От этой ноги толку не будет.
И отрубил ему раздавленную ступню. Потом ядозубы промыли и кое-как перевязали свои раны обрывками гуганских одежд. Спустя короткое время все трупы были начисто обобраны и раздеты догола.
— Жрать мы вас не будем, — сказал Кулу груде искалеченных тел. — Волки вас сожрут.
Ядозубы облачились во все гуганское, нагрузили мамонтов оружием и наспех увязанными тюками с одеждой и продолжили путь.
— Надо спешить, — сказал Орми, — пока те беглецы не вернулись с подкреплением.
Эйле ехала теперь позади Хресы и поддерживала ее, чтобы та не упала.
— Не умирай, пожалуйста, — шептала Эйле. — Ты должна жить. Разве ты не хочешь увидеть, как засияет Солнце над миром? А оно засияет обязательно. Скоро, Хреса. Потерпи.
Дней через пять они достигли подножий Предельных гор. Пленный к тому времени был допрошен и зарезан Кулу без тени сожаления. Гуганянин объяснил, как пользоваться ружьями, и весьма приблизительно — дорогу в Дуль-Куг, одно упоминание о котором вызывало у него дрожь, едва ли не судороги. Но все его мучения были оборваны ударом ножа в сердце.
А Хресе стало полегче.
Перевалив через гряду холмов — южный отрог Предельных гор, — мамонты повернули на север и поднялись на ледниковое плато. Теперь они шли по плотному, слежавшемуся снегу. Холодный ветер дул путникам в лицо. Дни стали короче — наступила осень. Им удалось убить мохнатого белого козла неизвестной породы, но есть его пришлось сырым — костер развести было не из чего.
На третий день утром они увидели впереди и немного справа, у подножия отвесного каменного утеса, клубы белого дыма. Этот дым или, может быть, пар, вырывался из круглого отверстия во льду. Рыхлое белое облако растекалось по снежной равнине, заползая в трещины громоздящихся к востоку скал. Сверху оно понемногу таяло. Мамонты направились к этой дымной дыре и остановились в четверти мили от нее.
— Ну что, Мама? — Кулу похлопал мамонтиху по затылку. — Хочешь сказать, что это вход в Дуль-Куг?