Отражение в тебе
Шрифт:
– Опусти меня немедленно на землю!!!
– Зачем?
– Лису провести!
Бац! Матвей с силой влепил Яра в попавшуюся на пути ольху. Яр охнул – пайта осталась на Лисе, а тонкая майка не уберегла от выступов и неровностей коры. Хорошо хоть гладкая – точно бы лопатки стесал. На горло легла Матвеева рука.
– Тебе так нравится меня выводить?- тихо спросил он.
Яр судорожно сглотнул. Вторая рука очертила губы.
– Кто ей разрешал тебя целовать? Я говорил, что порву любого на своём пути? Тебе я тоже воли не давал.
Пальцы скользили по горлу, мешали дышать, заставляли кожу
– Уй… Пусти меня, а не то…
– А не то – что?
Пальцы не разжались. У Яра по спине скользнул липкий холодок.
Насмешливое:
– Папе пожалуешься?
На днях открылась разгадка вечного отсутствия родителя – оказывается, он уже давно завёл другую семью, оставшись участвовать в жизни сына, а теперь обоих, исключительно в виде «тени отца Гамлета», как однажды беззлобно подхихикнула Лиса. И ведь Матвей это знал, просто Яру не говорил. А тот поначалу переживал, дурак, места себе не находил, когда отец на ночь не появлялся.
Яр промолчал. Действительно, «а то – что»? Кому он нужен, кроме Матвея?
И тогда его губы накрыли другие губы. Тёплые, жёсткие. И как в прошлый раз – поцеловали верхнюю, втянули нижнюю, язык пощекотал нежную кожу.
Яр отмер, дёрнулся, попытался оттолкнуть обнявшего его человека, хотя бы просто вывернуть голову и глотнуть воздуха.
– Нет!..
Матвей грубо развернул его лицо обратно, пальцы впились в волосы. Вторая рука опять легла на горло.
– Не дёргайся.
– Отпусти мен-н-нн…
Язык протиснулся в рот, зацепил второй язык. Яр закашлялся, рванулся. Матвей раздосадовано рыкнул, припал губами к заживающей на шее ране. Его колено раздвинуло Яру ноги, прижалось к паху, мимо воли выдавливая стон.
Всё это больше походило на дурной сон, чем на реальность. Плеск недалёкой, едва скрытой за шиповником, воды. Стрёкот цикад. Сладкий запах травы. Горячий запах земли. Терпкий запах цветущей где-то черёмухи. Запах выделанной кожи и псины от Матвея. Сам Матвей, невменяемый, злой, до боли вгрызающийся в его шею, прижимающий к дереву. Его руки, протискивающиеся между стволом и спиной, скользящие от стёртых всё-таки лопаток вниз по позвоночнику, под майку, расстегивающие ремень на джинсах. Его губы – бездумно целующие всё подряд – горло, ключицы, плечи, грудь, живот, впадинку пупка… И предательская, сводящая с ума неопытного, слишком далёкого от всего этого, Яра, эрекция.
– Прекрати, сейчас же прекрати,- сдавленно шептал Яр. Ему было страшно, его трясло. Его родной брат, его живая копия, не оставил на теле ни одного нетронутого места, прошёлся ладонями от лица до ягодиц.
Яр согнулся в спазме – Матвей добрался до ширинки на джинсах, вжикнул молнией, целуя уже там. Ноги отказали мгновенно, Яр сполз вниз. Сверкнули глаза – его собственные, кошачьи, каждый день смотрящие на него из зеркала; язык облизал пересохшие губы, такие же, как у него – чуть смазанные, немного неаккуратные.
Всхлипывающий стон:
– Перестань, Матвей…
И неожиданный резкий окрик из темноты:
– Матвей! Яр! Ребята, где вы?
Лиса стояла у самой кромки воды, не решаясь зайти в
Матвей даже не обернулся, притянул к себе застывшего от ужаса Яра, подмял, вдавил в остывающую к ночи землю. Терпко пахнуло прелой листвой.
– Нет, не надо,- одними губами прошептал Яр, вцепившись в широкие плечи Матвея. Больше он не вырывался – боялся выдать себя прислушивающейся в нескольких шагах от них девушке. Сумасшествие Матвея его страшило не так сильно, как то, что кто-то посторонний это увидит.
Полетела на землю снятая с него майка. Пальцы брата осторожно коснулись обнажившейся кожи на животе. Прошлись вверх, к груди, к твердеющим помимо воли соскам. В лицо бросился жар – Матвей склонился и поцеловал один из них, нежно, ласково вбирая губами. Осторожно прикусил, пощекотав языком самую вершину. Отстранился, провёл ладонью по лицу трясущегося Яра, прикусившего собственное запястье, чтобы не кричать, не стонать и не плакать.
– Я люблю тебя,- прошептал он, и Яра затрясло ещё сильнее. Какая любовь?! Это грязно, гадко, неестественно! Это не то, что он знает, и о чём слышал. Его брат не должен до хруста в костях сжимать его в объятиях, целовать, изучать бесстыжими ладонями. Эта не та любовь, которую он знает.
– Тогда отпусти…
– Никогда.
Матвей снял ветровку, майку, раздвинул Яру ноги, лёг сверху, заключая в кольцо из рук, поцеловал шею, скользнул выше – по скуле, губам.
Краем глаза тот заметил, как Лиса уходит прочь, настороженно косясь на идущую следом за ней Барселону. Выждал, сколько мог, чтобы шум точно не привлёк внимания. Чуть извернулся и выкинул руки вперёд. Хлоп по ушам! Не ожидающий подобной подлянки, Матвей осоловело мотнул головой и мешком упал на Яра. А тот поспешно выбрался из-под него, подобрал майку и дал дёру.
В висках стучала кровь, голова раскалывалась от всего случившегося, перед глазами знакомо плыли цветные круги.
– Яр!
Раздосадованный окрик сзади подхлестнул получше всякого кнута. Не разбирая дороги, Яр побежал вперёд. Задел плечом гибкий орешник, рассёк щёку гледичией.
– Яр, вернись!
Сзади бежал Матвей, и он, в отличие от младшего брата, отлично видел в темноте.
Яр оступился, покатился по земле, пересчитывая рёбрами попадающиеся острые камни. Быстрее, быстрее. Куда угодно, лишь бы отсюда подальше, прочь от темноты и требующего вернуться к нему Матвея. Если бы он только крикнул, что он не хотел, что он больше не будет, что у него мозги помутились… Яр бы поверил, Яр бы простил, Яр бы закрыл и этот момент в дальнем ящике.
– Где ты? Яр!
Матвей пробежал совсем рядом, Яр только успел отдёрнуть с тропинки ноги. Отполз в сторону, прижался к дереву, стараясь восстановить сбившееся дыхание. В боку кололо, сердце колотилось в рёбра, а на коже вместо ссадин и царапин горели прикосновения Матвеевых пальцев и губ. Провёл рукой по животу, пытаясь убрать это ощущение. И в ту же секунду сзади обхватила знакомая сильная рука, прижимая к дереву.
Он бы и отбился, удрал, вот только сил не осталось. Его отражение склонилось к нему, беззлобно глянуло тёмными карими глазами, коснулось лбом лба, шепнуло: