Отражение звезды
Шрифт:
Дверь хлопнула. Марк помог Леночке подняться, поправил на ее плечах шубку и повел по дорожке в сторону того самого сада, куда Леночка собиралась сбежать от него десятью минутами раньше.
— Откуда вы знаете русский? — нарушила молчание Леночка и, оказавшись у черного входа в дом, вдруг не выдержала, повернулась на каблучках и оказалась чуть ли не в объятиях Марка.
— Русский? У меня бабка русская. Дед поляк. Это по матери. Мать сама воспитывалась в Польше, но бабка решила, что ей, кроме строгого католического воспитания и хорошего образования, нужен непревзойденный русский
Потом мама уехала учиться на врача в Братиславу и, как ни странно, тут же, спустя каких-нибудь полтора месяца, вышла замуж. — Рассказывая это Леночке, он одновременно открывал дверь Ключ с трудом проворачивался в замке. — Сейчас мы окажемся в комнатах второго этажа. Я проведу вас в мастерскую, и там нас никто не станет искать.
Они сидели в затемненной комнатке. Гости шумно веселились, пели песни, смеялись старым, как мир, анекдотам внизу, а здесь же тихонечко потрескивали зажженные Марком свечи. Он взял охапку валежника в корзинке возле камина, чиркнул длинной спичкой с темно-зеленой серной головкой и, подождав, пока разгорится пламя, поднялся с корточек.
Камин. Еще один камин. Наверное, в этом доме, несмотря на паровое отопление, в каждой комнате есть камин с тонкими красными свечами в подсвечниках и каменными щипцами возле чугунной решетки.
Светлое убранство интерьера, картины на стенах неизвестных Леночке живописцев, проглядывающий сквозь шторы месяц и тонкое посвистывание скукоживающейся в пламени сосновой щепы… Сущая нелепость, что они вдруг оказались вместе, словно затворники, в этой темной комнате.
Марк подошел к клавесину.
— Вы музицируете?
— Нет, — Леночка с сожалением покачала головой. — У меня не было возможности учиться музыке.
— А кто ваши родители? — Марк поднял на Леночку красивые жгуче-черные глаза. Леночка поняла, что объяснять ему что-либо ей совершенно не хочется.
— Это не важно, — сказала она и посмотрела в светлую крестовину окна. Блики пламени играли на белой масляной краске рамы, плясали по стеклу, переливались в двойном отражении. А дальше за стеклом был черный провал ночи.
Леночка вплотную приблизилась к окошку и стала дышать на стекло, как на зеркальце. Было все-таки что-то хорошее в том, что сейчас происходило, что-то светлое, тихое, печальное. Не нужен ей Марк, но мысль о том, что он уйдет и она может остаться совсем одна, почему-то вдруг напугала Леночку.
Марк подсел к клавесину, пододвинул под себя ногой стульчик и стал медленно перебирать клавиши. Леночке казалось, что он играет на струнах ее души. Она дышала на оконное стекло и смотрела вниз. Чуть правее она обнаружила беседку, из которой они сбежали с Марком, а еще чуть-чуть дальше в этом же направлении — ворота. Здорово, что, не выходя из дому и не мельтеша понапрасну на людях, она может в тепле и уюте ожидать Володю, не боясь упустить его.
Сладко щемило в груди,
Дом был заполнен шумом, смехом, суетой. Изо всех комнат доносились голоса. То и дело кто-то пробегал по деревянному настилу под окнами, но на их этаже было тихо и спокойно — так, словно они находились в совершенно ином мире.
И вдруг эту тишину нарушили торопливые шаги. Каблучки процокали сначала мимо двери, потом вернулись к лестнице, но, не ступив на ступеньку, тут же, как будто одним махом преодолев расстояние, оказались по другую сторону их комнаты.
Леночка повернулась лицом к Марку. Он взглянул на нее и тихонечко, на цыпочках, подошел к двери. Щелкнул замок. Щелчок был едва слышен, но Леночка вздрогнула. Как будто у них, как у заговорщиков, происходит здесь что-то тайное, непозволительное и предосудительное. Леночка почувствовала, как напряглась ее спина и прерывается дыхание.
— Открой, — прошептала она.
— Не нужно, — ответил Марк тоже едва слышным шепотом.
В ней поднялась волна негодования.
— Открой! — потребовала Леночка уже твердо, и вдруг с той стороны раздался голос. Она замолчала, прислушиваясь.
— Я говорю тебе, там кто-то есть, — сказали по ту сторону двери.
Со стороны лестницы раздался стук еще одних каблуков, но более тяжелый и глухой. Было впечатление, что этот человек был старше. Не совсем ясно было, кому принадлежали эти шаги: мужчине или женщине.
— Да нет там никого! Видишь, и дверь заперта! — произнес тихо другой голос — он в равной степени мог принадлежать как мужчине, так и женщине.
— Но я слышала, как что-то щелкнуло, — строптиво топнула ножка. — Это все та фря! Кукла чертова! Откуда она свалилась, дикарка. Даже не знает, как нужно ступить правильно, а все на него пялилась. Вот он и полетел следом. Ну что же мне делать?!
— Да ничего, успокойся. Может, и фря. Что ж ты, Марка не знаешь? Побалуется, попользуется и вытурит. Сколько таких через его руки прошло, больше одного дня никто не задерживался. — Голос уже отчетливо напоминал женский, но был какой-то прокуренный. Если бы Леночка услышала его в другом, не столь шикарном доме, то подумала бы, что принадлежит он какой-нибудь торговке-забулдыге.
Она почувствовала, как сердце ее упало, в глазах потемнело и откуда-то снизу, исподволь, медленно накатила волна гнева, обиды, досады и стыда вперемешку.
Внизу зазвучал оркестр, и звуки музыки заглушили шум, возникший в тот же миг в комнате.
Леночка рванулась к двери, но Марк неожиданно вырос на ее пути и крепко обнял.
— Прекрати, — его голос проник в глубь сознания, но вместо того, чтобы подействовать успокаивающе, возбудил в Леночке приступ гнева.
Голоса удалились — нервный и плаксивый молодой и сардонически вязкий — постарше. Шаги стихли, отцокав острыми каблучками на ступеньках. Хлопнула дверь где-то в нижних комнатах, и осталась слышна только отдаленная мелодия оркестра.