Отражения одиночества
Шрифт:
Вася уверенно вел ее вглубь деревни, виляя между хатами и заборчиками, отгораживающими приусадебные участки, сараи и скотники.
Тихо. Тихо-тихо-тихо.
Почему-то Саше вспомнился лес, камень и волк. Вот только тот лес был ее, а в этом месте она сама была гостьей.
Вася остановился у калитки, искусно врезанной в бревенчатый забор, и чуть повозился, открывая замок. Саша следовала за ним, не раздумывая и не оглядываясь. Оглядываться просто не хотелось вот совершенно. Небольшая тропинка вела к маленькому, словно бы списанному со старых картин о казаках, домику с белыми стенами и чуть покосившейся
Вася прошел из сеней в кухоньку, или что-то, что тут было вместо нее. Помещение со столом и лавками, в котором почти ничего и не было кроме мебели. Донельзя пустое помещение, хотя что-то подсказывало Саше, что здесь должна быть посуда. Не та, что стояла под окном, пустая и ненужная, а наполненная едой. И люди должны быть, но не было никого. Только тишина.
— Из меня плохой хозяин, — кривится Вася. — Поесть не предложу. Но садись, если хочешь.
Саша опускается на лавку. Здесь есть еще одна дверь, кроме той, через которую они пришли, но она заперта. Саша не очень смыслит в деревенской архитектуре и не уверена, что в сельских казацких домах внутри были стены. И двери. Хотя может — и правду были?
Вася садится напротив нее. Он выглядит несколько растерянным и смущенным. А еще — печальным. Саша понимает это только сейчас, хотя на деле уверенна, что ощущала это и раньше. А в воздухе она чувствует Даже не печаль а какую-то бесконечную, ощутимую тоску. Одиночество, которое нельзя разделить ни с кем и никогда.
— Ты здесь один живешь?
— Больше желающих нет, — разводит руками Вася. — Вот ты пришла.
— И Женя. Что ты ему сказал?
— Какая разница?
— Ты опять отвечаешь вопросом на вопрос, — качает головой Саша.
— А тебя это раздражает так, словно я и правда одиннадцатилетний подросток.
— А кто ты, если не он?
— Думаешь, я мог бы создать все это, будучи ребенком?
— Мог бы, — Саша чуть пожимает плечами. — Это ведь твоя память. Воспоминания. Такой мир есть у всех в разуме.
— И все могут туда привести кого-то?
— В некотором роде — да. Есть же книги, фильмы и все остальное.
— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Понимаю. Но тебе решать — кто ты. Я вижу перед собой одинокого человека, вот и все. Живущего в пустом мире воспоминаний и приглашающего в него кого-то еще, чтобы было не так грустно и пусто. Но другие не могут жить здесь. Никто не сможет — кроме тебя.
— Не могут, — кивает Вася. — Их ненадолго хватает. И тебя ненадолго хватит.
— Знаю, — просто отвечает Саша.
Она чувствует, как печаль и грусть этого места медленно, но верно растворяют ее саму. Пожирают, захватывают, и рано или поздно не оставят ничего ни от ее воспоминаний, ни от характера, ни от воли.
— И ты так спокойно об этом говоришь.
Саша чуть улыбается. От ее слов зависит многое — или ничего. Но она не умеет подбирать нужные слова. Она может только говорить, что думает. Странно,
— Я не знаю, как тебе помочь. Хотела бы — но не знаю как. Я не могу изменить прошлое и не могу заполнить собой настоящее. Но теперь когда я здесь — тебе не так одиноко. Я могу это понять. Мне жаль, что все так сложилось.
— Жаль, — эхом отвечает Вася. — Думаешь, я жалок?
— Нет. Но я сожалею о том, что случилось. Я ничего не могу изменить, но это не значит, что мне все равно. Тогда и говорят «мне жаль».
— Толку с твоей жалости.
— Никакой, — кивает Саша. — Совершенно. Но это все, что я могу. Ну и быть здесь.
— Ты странная. Не такая, как остальные.
— Но я вроде как и не ребенок, знаешь ли.
— Ты думаешь, я обиделся на этих недоумков из интерната и теперь таскаю детей к себе в логово, желая отомстить? Пф, — Вася наконец отходит от окна и садиться на лавку. — Я многих приводил сюда. И детей, и взрослых. Но только тех, кто сами хотели прийти. Никак иначе.
— И Женя сам хотел?
— Он хочет, чтобы кто-то был рядом.
— Это нормально. Мы все хотим. И ты хочешь — иначе бы не делал все это.
— А толку? Никого нет. Никто не может тут быть, что бы не говорил и как бы не распинался в своей «дружбе до гроба». А Женя — он верит взрослым, что они помогут. Зачем-то. Хотя вот я не верил, что ты придешь, а ты пришла. Так что он в итоге прав оказался.
— Я уверена — те взрослые не хотели тебе зла. Они просто не справились со своими задачами. Тяжелые дни.
Вася фыркает.
— Оправдания. И к тому же — это что-то меняет?
Одиночество. И тоска.
— Ничего. И я не прошу их прощать. Просто — они не идеальны. Никто не идеален. У каждого из нас есть такое место, — Саша указывает за окно. — И там нет никого, совсем никого реального, никого другого кроме нас самих… И на деле туда никого нельзя привести навсегда. Только в гости — и то все не будет видно.
— У каждого? — Вася переспрашивает с явным недоверием.
— У каждого.
— И у тебя?
— Да. И у моих товарищей. И у других детей. И у взрослых. У каждого. Иногда там есть чьи-то отголоски, образы. Они, может, даже выглядят как люди, но это лишь воспоминания. В этом мире внутри на деле там нет никого, кроме нас самих.
— Даже если полюбить кого-то?
— Даже. Можно описать другому этот мир. Пригласить кого-то на порог. Но он все равно не увидит так же как и ты. Вот смотри — это ведь твой дом, так? — Саша кивает на комнату.
— Мой.
— И для тебя он полон воспоминаний. Историй, который произошли здесь. Чувств, что ты прожил здесь. А для меня — это просто дом, куда ты привел меня — и только. И так всегда. Если бы я могла показать тебе свой лес, то это тоже был бы только лес для тебя и место с воспоминаниями — для меня.
— Ты сама говорила о книгах. И об этих… фильмах?
— Каждый человек может что-то рассказать о своем мире. Или одному человеку, или многим — воплотив что-то в стихотворениях, картинах или еще как-то. Но это все равно не позволяет привести в этот мир внутри кого-то так, чтобы он поселился в том мире. Это все… как визит в гости. Не более. И даже так гость не войдет во все комнаты и не увидит все так же, как видит хозяин.