Отраженная угроза

Тырин Михаил Юрьевич

И снова сзади пришел неуловимый толчок тревоги: то ли едва слышимый звук, то ли быстрое движение. Сенин обернулся, одновременно выхватывая пистолет, и начал отступать спиной к ближайшему дому.

Он едва не упал на крыльце, потом нащупал ручку и толкнул дверь. В темном тамбуре что-то грохнуло.

– Кто там? – раздалось из-за дверей.

Сенин поспешно спрятал пистолет. Дверь приоткрылась, в тамбуре стало светло. Какой-то человек в домашнем комбинезоне выглянул из теплой прихожей и удивленно уставился на Сенина.

– Что-то случилось? –

спросил он.

– Нет-нет, – быстро успокоил его Сенин, справившись с дрожью в голосе. Он представил себе, как сейчас выглядит – нервный, перепуганный, в расстегнутом бушлате. – Я просто… Мне… мне нужен фонарь. Не одолжите на минуту? Я там кое-что обронил в снегу, не могу найти.

– Фонарь? Конечно, одну минуту… – Человек вынес ему большой мощный фонарь.

– Спасибо. Если вы не против, я завтра утром занесу.

– А, забирайте себе. Здесь этого добра хватает.

Сенин вдруг заметил, что у хозяина дома опухшие, неестественно красные глаза. Казалось, он только что горько плакал.

– Простите, – осторожно сказал он. – А у вас-то всё в порядке?

– Да как сказать… – вздохнул человек. – Дочка заболела. Этот лишай, знаете?

– Знаю. У врачей есть какая-то новая мазь…

– Да, нам дали мазь. Немного помогло. Только она всё равно себя плохо чувствует. Целый день лежит – не ест, не говорит.

– Скажите ей, что скоро будет лекарство.

– Да, нам уже обещали…

Сенин вышел на крыльцо и остановился. Вновь была пустая полутемная улица. Сейчас его спину защищала стена дома, но нужно идти дальше.

«Что он может сделать? – мучительно думал Сенин. – Вот я иду по середине улицы. Улица худо-бедно освещена. У меня пистолет и фонарь. Я прислушиваюсь. Я могу кричать при малейшей опасности. Где мое слабое место?»

Он представил, как приближается к крыльцу своего дома. Ускоряет шаги, перестает прислушиваться, видит только спасительную дверь, переходит на бег… Вот и слабое место. Испуганного бегущего человека взять легче всего. Потому что он слеп и глух. Он не бережет спину.

«А ведь он точно так же думает, – пришло вдруг в голову. – Он такой же, как я, и знает все мои слабые места. Но это значит, что я тоже знаю его слабые места?»

Сенин признал, что выдумка с фонарем оказалась не самой удачной. Надо было сказать, что подвернул ногу, и попросить проводить его. Но кто ж виноват, что правильные мысли приходят с опозданием? Да и не стоит лезть к этому человеку с просьбами, у того сейчас свои проблемы.

Он наконец решился идти. Но сначала оторвал от бушлата кусок шнуровки и сделал петлю на пистолет. Теперь его просто так не выронишь и не выбьешь.

С трудом подавляя желание припуститься во весь дух, он двинулся по середине улицы. Ничего не происходило, никто не метался по темным углам, и ничьи злобные глаза не глядели из подворотен. Сенин заставлял себя не расслабляться.

Наконец показался дом. Свет в окнах манил, умолял двигаться быстрее. Сенин невольно поддался, совсем чуть-чуть.

Вот до крыльца осталось два десятка шагов, десять, пять…

Он взбежал на крыльцо и уже почти рванул на себя дверь, но тут мощный удар в лицо откуда-то сбоку и сзади швырнул его через перила обратно на снег. Жалобно звякнул фонарь. Сенин, ничего не видя, перекувырнулся, встал на колени и поднял над головой руки, чтоб защититься от следующего удара. Пистолет никуда не делся, он болтался на шнурке, но подтянуть его быстро и точно не было возможности.

От падения дыхание перехватило, он не мог даже крикнуть. Он ждал нового удара, но вместо этого его горло оказалось зажатым в сгибе руки нападающего. Он почувствовал, что его куда-то быстро волокут. Бушлат задрался, в штаны тут же набился холодный снег.

Сенин вдруг понял – руки свободны! И хотя при удушающем приеме от них немного толка, был другой шанс. Он дернул правой рукой, пистолет на шнурке подпрыгнул и сам влетел в пальцы.

Выстрел раскатился по окрестностям гулким эхом. Сенин не видел точно, куда стреляет, в его положении о прицельной стрельбе и речи быть не могло. Однако его тут же отпустили. Он извернулся, вскочил и со всего маху ударил ногой в темное пятно, что шевелилось рядом. Пятно издало приглушенный вздох и отвалилось назад.

Сенин отскочил, выставив перед собой пистолет. Глаза кое-как видели, он уверенно держал врага на прицеле. Через секунду глаза стали видеть лучше. И тогда у Сенина мурашки пошли по спине…

Он видел самого себя. Казалось, трудно было узнать кого-то в этом заросшем субъекте, завернутом в драное тряпье. Но Сенин видел уже не глазами, а всем своим существом. Он видел себя. Не двойника, не отражение, не биологическую копию. Именно себя.

И речи быть не могло о том, чтобы нажать на курок. Нельзя выстрелить в себя – в свои же переживания, воспоминания, надежды, мечты. Невозможно, противоестественно, преступно.

Сенин чувствовал, что он сам лежит сейчас в снегу, с окровавленной головой, под прицелом пистолета. Сердце сжималось от жалости к самому себе. Собственные губы бесшумно молили о пощаде.

Между тем подражатель пришел в себя. Он, не отрывая от Сенина настороженного взгляда, протянул руку в снег – там лежала ржавая металлическая полоса с набалдашником.

Сенин подался назад. Он знал, что сейчас произойдет, но по-прежнему не смел стрелять.

Подражатель начал медленно подниматься…

– Кто здесь?! – донесся окрик от крыльца.

По ступеням застучали ботинки. Подражатель затравленно обернулся, затем отшвырнул в сторону свою железку и мгновенно исчез в темном проходе между заборами.

– Кто здесь? – снова прозвучал голос, теперь уже совсем рядом. – Командир, ты?

– Гордосевич, – с облегчением выдохнул Сенин. – Ты не представляешь, как ты вовремя.

Гордосевич с испугом смотрел на командира – растрепанного, облепленного снегом, с окровавленным лицом, да еще с пистолетом в руке.