Отраженная угроза
Шрифт:
Сначала Сенин пробовал чем-то занять себя. Собрал огромную кучу сухих веток для костра, порубил и разгреб наросшие вокруг колючие заросли, проложил в снегу тропинки. Наведался к «Скифу», окончательно погребенному под растительностью, освободил люк и посмотрел, что там можно снять и использовать для лесной жизни.
Потом посчитал припасы. Еды у них оставалось дней на восемь. И пистолет с двумя полными обоймами. Патроны мощные, завалить лохматого красавца – раз плюнуть.
– Что будем делать? – спросил Валенски
– Ждать спасателей, – пожал плечами Сенин. – Больше нечего.
– Думаешь, они бросятся нас обнимать и поздравлять?
– Не думаю. Но больше нам действительно нечего делать.
Второй день был так же пуст и безрадостен. Да и какие могут быть радости у двух проклятых толпой беглецов? Сенин, как маятник, болтался по лагерю, поддавая ногами комья снега. В кармане у него лежала рация, иногда он включал ее и слушал эфир.
Но там не было ничего нового, и он делал это всё реже и реже. Тем более батареи были не бесконечными.
Валенски спал до обеда, наверстывая всё, что не доспал в поселении. Потом возился со своими камнями.
– Всё рисуешь? – спросил его Сенин.
– Хочу, пока есть время, закончить последний камень.
– Последний… – хмыкнул Сенин.
Биолог почти не выходил из палатки и вообще двигался крайне мало. Иногда он замирал, забывался, и Сенин видел на его лице следы какой-то непереносимой муки, словно ядовитая кислота разъедала ему внутренности.
Впрочем, это была не кислота, а скорее всего совесть. Ему было с чего мучиться.
Потом он перестал открывать ящик с камнями. Просто лежал на боку, скорчившись, как зародыш, и молчал.
Он не спал, он просто неподвижно лежал с открытыми глазами. Сенин поражался, как можно столько терзать себя. Не проще ли сразу голову в петлю?
Там, в поселении, пока у него было жизненно важное дело, биолог ночей не спал. А стоило лишиться дела – тут же свалился.
Однажды вечером они оба были в палатке. Они не разговаривали, а просто смотрели на свет лампы, думая о своем. Сенин заметил, что у биолога на шее в несколько слоев намотана какая-то тряпка наподобие шарфа.
– Ты чего так замотался? – спросил он. – Горло, что ли, болит?
– Нет, просто холодно, – безразлично ответил Валенски.
– Разве? – удивился Сенин.
В их палатке было тепло и хорошо, особенно сейчас, когда снаружи царствовала угрюмая ледяная ночь.
Ночью Сенин проснулся, ему захотелось пить. Он включил лампу вполнакала и вдруг увидел, что тряпка-шарф у Валенски размоталась. В слабом свете была видна тонкая шея биолога с выпирающим кадыком.
А на шее – зловещие розовые пятна.
– Какого черта? – пробормотал ошалевший Сенин. Валенски тут же открыл глаза, словно и не спал вовсе.
Торопливо поправил свой шарфик, но, конечно, было уже поздно.
– Валенски, как
– Тоже, – кивнул биолог. Его голос, как и лицо, был совершенно безразличным. – Но ты не бойся. Тебе она по-прежнему ничем не грозит.
– И что это значит? Объясни!
– А как ты думаешь?
– Ты испытал на себе вакцину? Или что? Я ничего не понимаю!
– Подумай.
Сенин замолчал. Он молчал так долго, что биолог понял – ему всё ясно. Только тогда он начал говорить.
– Я подражатель. Извини, что раньше не сказал. Я не мог.
– Ничего не понимаю… Когда ты это узнал?
– Еще там, на Тау Сфинкса. Я и свою кровь тоже прогнал через сепаратор, сразу же. Просто так, для чистоты эксперимента. А оказалось – вот. Два-два-девять-восемь, помнишь?
– К черту эксперименты, Валенски! Ты не можешь быть двойником, ты же сам мне говорил, что измененный, что грибница ничего не может тебе сделать.
– Она всё-таки смогла. Она меня сделала. Научилась. Анализы не врут, поверь, Ганимед. Да еще и этот лишай… Всё сходится.
– Нет, подожди – Сенин отчаянно затряс головой. – Ты говорил, что подражатель никогда не пойдет против грибницы. А сам что сделал?
– Она не смогла меня поработить. – Валенски слабо улыбнулся, кажется, впервые за эти дни. – Я всё-таки измененный. Она не сделала меня своим семенем. И даже этот лишай: другой человек на моем месте давно бы уже разговаривал с богом. Я ведь давно заразился, скорее всего, еще на Тау Сфинкса, когда создавал биоцид. Но я не такой, как все они.
– Ну, всё, – обреченно проговорил Сенин. – Только этого нам не хватало.
– Не надо ничего говорить. Ложись спать.
– Ты думаешь, я смогу сегодня уснуть?
– А ты усни. И я посплю.
– Нет, ты подожди. Эта ваша вакцина – это реально?
– Реально.
– Когда она будет готова? Я проберусь в поселение и принесу тебе хоть целую бочку. Только скажи.
– Не надо так волноваться. Я надеюсь, что продержусь еще дней пять. А там и спасатели появятся. И не надо будет никуда пробираться. Не думай, – он попытался рассмеяться, – что я собираюсь здесь умереть.
Но Валенски не продержался пять дней. Он не продержался и трех. На следующий день он выронил банку с едой – пальцы перестали его слушаться. Еще через день Сенин проснулся рядом с покойником.
Валенски чувствовал приближение смерти. Накануне он неожиданно сказал: «Камни теперь твои. С полным правом».
– Что? – Сенин сначала не понял даже, про какие камни тот говорит.
– Если что случится, обязательно меня сожги, – продолжал Валенски. Ему было тяжело говорить, Сенин с трудом разбирал слова. – Носи с собой биоцидовые баллончики. Если увязнешь в колючках – не дергайся, просто обрызгай их и подожди.