Отраженная угроза
Шрифт:
У Сенина потемнело в глазах. Ему показалось, что он ослышался. Но о стенки черепа билось упрямое «восемь лет… восемь лет…». Он хотел вскочить и сказать: это какая-то ошибка! Потом захотелось крикнуть: что вы делаете?! Восемь лет жизни – за что?! В чем я виноват?
И вдруг он увидел в зале юриста корпорации. Тот улыбался. Он смотрел на Сенина и во весь рот улыбался. А потом и вовсе оттопырил вверх большой палец. И тогда Сенин внял тому, что говорил судья: «…суд находит возможным, по желанию подсудимого, применить условно-сокращенное заключение в боксе относительного времени
У Сенина отлегло от сердца. Ну, конечно! Бокс относительного времени – совсем другое дело. Тоже не сахар, конечно, но три года – это не восемь. И думать нечего. Как раз и Лизка вернется из своих полетов…
Потом, после суда, у него было время всё обдумать. Бокс относительного времени – иначе говоря, виртуальная тюрьма. Ее еще называли «ванной», «бочкой», «банкой», «мозгоёбкой», «телевизором». Человек проводит там какое-то время, например, год. При этом у него полное ощущение, что проходит пять лет. Или два, или десять – как суд определит.
Сенин как-то разговаривал с человеком, который провел там два года. Тот сказал так: «Дурачки радуются, когда их вместо лагеря отправляют „мультики смотреть“. В лагере – там хоть люди, хоть какая-то жизнь. А в „бочке“ – только тени серые…»
В четырехстах космических милях от Земли завершил очередной виток по своей орбите безжизненный опаленный радиацией шар, названный в свое время Желтым Глазом. Название дал экипаж безвестного разведывательного аппарата, и оно не очень укладывалось в тот стиль, который применялся при наречении новых миров. Но планета была непригодна для полезной жизнедеятельности человека, проку от нее не было, поэтому федеральные чиновники не стали капризничать. Она так и осталась Желтым Глазом.
В свою очередь, вокруг Желтого Глаза в очередной раз обернулся пятисотметровый металлический цилиндр – бывшая орбитальная сталеплавильная печь, а ныне Специальная станция относительного времени Министерства Юстиции. Или, иначе говоря, виртуальная тюрьма.
Для двух с лишним тысяч ее заключенных наступление нового года и нового дня прошло незаметно, ибо у них было свое летоисчисление, определенное приговором суда и настройками нейроэлектроники.
Две с лишним тысячи человек пребывали сейчас в другом мире, не существующем в реальности, созданном причудливыми переплетениями электрических полей.
Две с половиной тысячи цилиндрических боксов размером метр на три стояли тесными рядами в полной тишине. Лишь иногда эту тишину нарушал звук шагов обходчика. Но заключенные их не слышали. Они были в другом мире.
Ровно в назначенный день и назначенный час на панели одного из боксов вспыхнул зеленый огонек. Одновременно такой же огонек замигал на пульте у дежурного. Тот сверился с расписанием – всё верно, у очередного заключенного сегодня закончился срок наказания.
К боксу немедленно выдвинулась дежурная бригада, состоящая из инспектора
Теперь пора было вытаскивать и перекладывать на каталку заключенного – вялого исхудавшего человека с необычайно белой кожей. Впрочем, здесь это не считалось необычным, так выглядели все заключенные.
Осталось только освободить его тело от электродов и электростимуляторов и привести в чувство. Но эта процедура проводилась в специальном помещении.
Через два часа Сенин открыл глаза. Он глубоко вдохнул и тут же закашлялся – непривычный естественный воздух хлынул в легкие, как горный обвал.
Он приподнялся – тело слушалось, хотя и не очень четко. Электрическая стимуляция не позволила мышцам атрофироваться, однако полностью сохранить координацию движений она никак не могла.
Зато голова работала на редкость ясно. Мозгам застояться не дали.
В поле зрении появился человек в форме Минюста, тюремный инспектор.
– Гражданин Сенин, прошу внимания.
Он взял смарт-планшет и зачитал стандартную форму постановления об освобождении в связи с истечением срока условно-сокращенного заключения. Сенин тупо выслушал и посмотрел на инспектора. Наверно, он что-то должен сказать. Но что?
– Скажите, – выдавил Сенин и тут же замолк – говорить было еще больнее, чем дышать. Но потом собрался с силами и продолжил: – Скажите, сколько времени прошло? Неужели и вправду только три года?
– Два года и двести четыре дня, – сказал инспектор. Потом едва заметно усмехнулся. Видимо, все про это спрашивали.
За спиной кто-то зашевелился, оказалось, здесь есть еще и врач.
– Если можешь стоять – поднимись, – довольно бесцеремонно сказал он. – Сейчас надо в мойку тебя сводить, и вообще…
Сенин уже почувствовал, какой здесь стоит запах: кислый с тухлецой, как в сломавшемся холодильнике. Только теперь он понял, что запах – от него самого. Как-никак три года под себя ходил. И, хотя раствор, наверно, циркулировал и очищался, когда три года плаваешь в собственном дерьме – никакая циркуляция не спасет.
Больше за этот день он не произнес ни слова. Он не знал, что говорить, да его ни о чем и не спрашивали. Только водили по процедурным, заглядывали в рот, в зрачки, в кишки… Запах преследовал неотступно, несмотря на тщательную помывку.
Он вроде и понимал, что случилось нечто хорошее – он свободен, но никак не мог это осознать. Никак не мог понять, какие у него теперь появились выгоды.
На следующий день он спросил:
– Сколько меня еще будут тут держать?
– Никто тебя не держит, – весело ответил молодой парень, караульный сержант. – Лети с приветом. Только ближайшая попутка будет дней через десять-двенадцать.
– Через десять дней… – повторил Сенин. – Зачем же меня так рано подняли?
– Срок окончен, – пожал плечами парень. – Или тебе там понравилось?