Отреченные гимны

Евсеев Борис Тимофеевич

– Кто пентюх? Я губер, губер! Да я тебя тут же! Сейчас! Насквозь!

– Чего шумим? Чего буяним?
– прервал говорящего незаметно прокравшийся в дверь последний участник этой начинавшей уже тяготить Нелепина сцены верткий, тощалый, не шибко высокого росточка человек с глубоко запавшими (так в темноте показалось) ямами глаз.

– А чего они приперлись?
– по-воловьи повел головой в сторону Нелепина и Дурнева круглощекий.
– Меня не признают! И она тоже, эта твоя курвешка... Скажи им, кто я есть! Я легитим... я губер...

– Губернатор ты! Всеконечно! Губерлибер!...
– ловко-сноровисто и, видно, не в первый раз стал успокаивать

губернатора пришедший. При этом он неотрывно и сверхвнимательно, с веселой тревогой засматривал в глаза Нелепину.
– Вот, прошу любить и жаловать прошу! Губернатор наш, Сила Илларионович Луёв!

– Да! Сила я! Сила...
– вновь заорал, но тут же утомленно стих сбитый на манер деревянного сундука губернатор.

– А я - вице-губернатор Зистер. А вы - я извиняюсь? С кем, как говорится, нечто имею? Ну, Валерьян Романыча, славноизвестного ученого нашего, мы, конечно, знаем, хоть и не всегда, - здесь вертлявый Зистер рыдальчески взвел глаза к потолку, - действия его одобряем! Не всегда даже и понимаем их!
– жеманничал он дальше.
– Но, что попишешь? Причуды большого ученого!

– Нелепин, член совета директоров фирмы "АБЦ-Холзан", - интимно, на ухо Зистеру отрекомендовался Василий Всеволодович.
– Вы позволите сесть? уже громко обратился он к женщине, полулежавшей на канапэшке.

– Ах, Боже мой, ну конечно, конечно же!
– высоко и трепетно, как поют в одних только современных рок-операх, заголосил Зистер.
– Вот и вы, наконец! Вот и вы...
– как бы слегка призадумался он над своими же словами.
– Ну уж коли прибыли, так и располагайтесь, - в голосе Зистера послышалась легкая, вовсе не идущая к делу скорбь, - по-хозяйски.

– Здесь я хозяин!
– снова донеслось с кресла.
– Я - Сила, я и хозяин! А он - гангстер, рэкс! Сейчас велю охране всех вас в мешок и за борт! губернатор, пытаясь приподняться, заворочался в кресле, но так в нем и остался. Подступив к креслу вплотную, Зистер что-то быстро и нервно застрекотал пьяному в ухо. На это стрекотанье Сила отвечал коротко и внеалфавитно: - Ый... Ыйя...
– гудел он печной трубой, - ну пусть... Пусть его!

Но скоро пресеклись и эти звуки: Сила в кресле уснул. Зистер же, наоборот, представляя Нелепину женщину, распетушился:

– Иванна Михайловна, Ивочка наша неплакучая! Я ведь не переврал ваше отчество, дивная? Ивочка - не посторонний нам с вами человек! С того самого предприятия, - нажимал со значением Зистер.
– Ну да вы ведь знаете с какого!

– Нальете вы мне или я тут с вами с тоски подохну!
– по-тигриному мягко Иванна спрыгнула на пол. Оказалось, что она не в вечернем платье, как сперва почудилось Нелепину, а в спортивном костюмчике, застегнутом под горло и в кроссовках.
– Долго я ждать буду? Привезли сюда, так поите, растлевайте! Ну!

Нелепин наклонился к столу, однако выпивки на нем не нашел.

– Здесь нету, нет! От Силы Илларионыча прячем!
– не обращая внимания на вскочившую Иванну, запричитал Зистер.
– Вы здесь новичок, хоть, так сказать, и у себя дома, - снова подпустил он скорбной иронии.
– Сейчас, моментом оформим!

– Скажите, чтоб подышать меня выпустили, - обратилась Иванна к Нелепину.
– Может, они вас послушают. А то я сейчас от этой муйни головой в стену въеду.

– Ивочка, душа моя! Сделайте милость! Вы свободны, свободны! Здесь, поправился Зистер, - на теплоходе свободны. Так что, куда хотите: вверх, вниз.

– Это вы при постороннем так. А вот он, -

Иванна указала на спящего Силу, - сказал: так здесь в кабинете и подохнешь, если не дашь сейчас же...

– Фу... Ива... Ну перебрал наш губер маленько, ну да ведь у него и слов таких в лексиконе нету. Мы-то вас отпустим. А вот ваше руководство... Но как представитель власти заявляю вам: вы свободны!

– А, свободна, так пошли! Ну, показывай дорогу!
– Иванна встала, вызывающе подбоченилась, прошлась фертом по глухим коврам "малинового кабинетика", как бы нечаянно толкнула зазевавшегося Зистера бедром.

Хорошего, даже высокого росту, стриженная, с матовым, залитым легчайшей смуглотой лицом, подбористая, но вовсе не сухопарая, Иванна обладала, на взгляд мужского племени, лишь одним недостатком: была чересчур своенравна (некоторые говорили "бодлива") и неподнадзорна. За что ей всегда и нагорало по первое число: и в газете, где она работала обозревателем, и раньше, в университете, и здесь в Волжанске, куда занесла нелегкая женщину полтора месяца назад и где намертво захлестнула ее петля пусть и "научного", но все одно мертвящего и липкого блуда.

На верхней палубе, куда поднялись все, кроме Силы, гуляли острые ветерки, шатался некрепкий еще речной сумрак. Сквозь буроватую его наволочь правый высокий берег Волги еще виднелся, но воспринимался уже как нечаянно-неловкая размывка заскучавшего к ночи художника. Был он каким-то неестественным, этот далекий холмистый берег, был словно за порогом реальности! Впрочем, никто, кроме Нелепина, на берег не смотрел. Всяк был занят своим, и поэтому текла в четыре потока по-над стынущей материей воды материя человечьих мыслей. Дурнев думал о том, что опускаться дальше ему, ученому мирового уровня, занятому ныне устройством рулетки и лотерей, некуда. А надо либо кидаться головой в Волгу, либо валить за бугор. Зистер прикидывал, как сгладить у нежданно объявившегося представителя хозяев ночного клуба и многих других городских объектов неприятное впечатление от криков губернатора, как перетащить заезжего москвича на свою сторону в намечавшейся нешуточной драчке местного значения. Нелепин, обычно не слишком к женщинам внимательный, - безотрывно глядел на Иванну. У него вдруг явилось стойкое впечатление: в скором времени предстоят им совместные дела, предстоит совместное, чуть ли не сдвоенное существование! Почти против желания погружался он в незнакомую женщину, в ее душу и плоть, сливался с ее, пока для него загадочной, жизнью. "Что за черт... С чего это я заскакиваю во что-то еще со мной не случившееся?"

Иванна же в тонком своем спортивном костюмчике мерзла, ругая себя за то, что "выперлась" на этот сквознячище, и мечтала об одном - зарыться головой в подушку и забыть все: сумасшедшую идею поехать в Волжанск, устройство на временную работу в не известную никому фирму, съемки то ли в порнографических, то ли в биоэнергетических фильмах, ведущиеся какими-то чересчур скрытными людьми - может, учеными, может, военными... Ей хотелось разметать по ветру свою нынешнюю жизнь, которую иначе как жизнью крепостной девки и назвать было нельзя. "Хуже даже, чем крепостная! Продали, продали, - твердила Иванна про себя.
– А кто продал?!
– подливала она масла в огонь.
– Сама ты себя и продала! Да только думала продаться красиво, а получилось: будут трахать тебя все подряд, когда и сколько захотят, а вместо цветочков-колечек получишь помои на голову. Потом еще и ноги об тебя вытрут!"