Отрешенные люди

Софронов Вячеслав

– Одного-то он дланью, а второго шпагой осчастливливал, - подсказал графу Кураев.

– Еще и шпагой? Очень, оч-чень по-рыцарски, - вытянул губы Гендриков. Значит, и шпагой владеете?

– Это надо было видеть, - опять вступил в разговор Кураев, если это можно было назвать разговором, а не насмешливым, с язвинкой монологом хозяина дома, - я потому и кучеру велел придержать, что гляжу, молодец один посреди улицы машет чем-то... Думал, секирой или топором, ан нет, шпагой работает.

– Да-а-а...
– покачал Гендриков головой, - а если бы ему под руку секира попалась,

тогда чтоб он натворил? Вы, сударь, не дровосек случаем?

– Мы из купецкого сословия, - промямлил Зубарев, чувствуя, как у него горят щеки, лоб и даже тело под одеждой, до того обидно разговаривал с ним граф, но придраться при том было абсолютно не к чему, и он предпочел отмалчиваться и далее.

– Это он шутит, - вновь подал голос Кураев, - он прямой потомок могущественного Самсона, победителя филистимилян.

– Да, заметно... Как я сразу не догадался. И с кем же вы не сошлись во взглядах?
– спросил Гендриков.

Иван тем временем убедился, что кровь почти не бежит из раны на ноге, а лишь слегка сочится, правда, осталось жжение, и вознамерился уйти, чтоб не подвергаться более насмешкам со стороны графа, будь он хоть трижды граф, но гордость не позволяла ему сделать этого, да и кто их знает, может, они, графы, со всеми так разговаривают, а потому он спокойно ответил:

– Ванькой Каином он назвался. У Сената мы с ним признакомились, помочь обещал...

– Помочь? Ванька Каин? Он вам кто: друг или родственник?

– Какой он мне родственник?!
– возмутился наконец Иван.
– Вы, ваша светлость, слова подбирайте, когда про родню мою поминаете. Стал бы меня сродственник шпагою тыкать! Тоже мне!

– О! Наш Самсон сердится, а это, как известно, может привести к большим разрушениям, - неожиданно добродушно засмеялся Гендриков и вдруг переменил тон на более ласковый, почти товарищеский.
– Как же вас, Иван Васильевич, угораздило на самого Ваньку Каина налететь?

– Да откуда мне знать, кто он таков? Каин и Каин. Помочь обещал...

– Конечно, он поможет, - усмехнулся граф, - он у нас большой помощник, всей Москве известный. Даже государыня наша о нем наслышана.

– Государыня?! О Каине знает?
– от неожиданности открыл рот Иван Зубарев.
– Вот это да!

– Наша государыня много о ком знает, - кинул взгляд в сторону Кураева граф и провел пальцем по губам.
– Может, придет время, и о вас узнает, подмигнул он Зубареву.

– Вы уж скажете тоже мне...
– он уже совсем забыл о ране и о прежнем насмешливом тоне хозяина; обстановка, куда он попал, успокоила его, хотелось казаться выше, сильнее, значительнее, и он заговорил о первом, что пришло ему в голову:

– Вот ежели золотые россыпи найду, добуду золото там или серебро пусть, то государыне преподнесу непременно.

– Значит, вы у нас еще и рудознатец?
– насмешливый тон вновь вернулся к графу.
– А говорили, из купеческого сословия.

– Я тебе, Иван Симонович, время будет, так расскажу о его похождениях, - пояснил Кураев, - впору о нем были слагать.

– Недооценил я вас, молодой человек, недооценил, - Гендриков встал и подошел поближе к креслу, где

располагался Зубарев, чуть наклонился и спросил участливо:

– Болит нога?

– Чуть, - дернул подбородком Иван, - не стоит беспокоиться.

– А вы терпеливый человек, - похвалил его граф, - я все ждал, когда вы помощи попросите, лекаря там доставить или еще чего. Молодцом, из вас выйдет толк.

– Предлагал ему на службу определиться, да не захотел, - подмигнул Зубареву Андрей Кураев.

– Может, он и прав, - задумчиво проговорил граф и осторожно пощупал ногу Ивана в области ранения.
– Давайте-ка я осмотрю вас, - предложил он вдруг.

– Вы?
– поразился тот.
– Вы что, лекарь?

– Граф у нас на все руки мастер, - пояснил Кураев, - он в стольких сражениях участвовал, что научился лекарскому искусству, да и не только ему. Так что не переживайте, живы останетесь.

– Идите за ширму и обнажите ногу, - приказал граф таким тоном, что при всем желании Иван не мог ослушаться.

Иван зашел за ширму в углу кабинета, стянул панталоны и, смущаясь, ждал, пока Гендриков закончит осмотр, потом смазал ему рану чем-то едучим, забинтовал. Кураев же, в это время, преспокойно сидя в кресле, раскурил трубку и давал пояснения:

– Иван Симонович обладает у нас многими талантами. Если бы вашему знакомцу, как там его, Ваньке Каину, и его подручным пришлось скрестить шпаги с его сиятельством, то им бы никакой лекарь не помог...

Гендриков меж тем закончил перевязку и попросил Кураева полить ему на руки из фаянсового кувшина, и все также насмешливо глянул в сторону Зубарева, и сказал:

– А ногу придется отнять...

– Как отнять?!
– чуть не подпрыгнул Иван.

– Если и дальше будете водиться с такими людьми, как Ванька Каин и ему подобные, то отнимут не только ногу, но и голову заодно. Вы поняли, что я имею в виду?
– закончил он, смеясь.

– Как не понять, понял, - вздохнул Зубарев и вышел из-за ширмы. Премного вам благодарен. Пойду я...

– Куда вы?
– подошел к нему Кураев.
– Ночь на дворе, да и, надеюсь, граф не отпустит вас в столь поздний час, чтоб вы ему потом еще больших хлопот по вашему излечению не доставили.

– Оставайтесь, оставайтесь, - сухо подтвердил Гендриков слова Кураева, и было не понять, от души ли он говорит или из долга хозяина, - места хватит. Этот дом рассчитан на прием до полусотни гостей. Сейчас пройдем в гостиную ужинать. Для меня обычно там накрывают, когда я приезжаю один без семьи.

Рана все же давала о себе знать: во время ужина Иван постоянно клевал носом и лишь изредка отвечал на вопросы, которые ему задавали граф или Кураев. От выпитого вина, которого ему в жизни пробовать не приходилось, он совсем осоловел и с нетерпением ждал, когда Гендриков прикажет слуге провести его в спальную комнату для гостей. Едва его голова коснулась подушки, как он заснул.

Андрей Кураев и граф, оставшись наедине, некоторое время молчали, потом хозяин дома осторожно произнес:

– Занятный молодой человек. Я бы не отказался взять его к себе на службу. Мне нужен свой человек в Сибири.